1.1. Летописание Летописи по праву считаются одним из важнейших источников изучения Древней Руси. Известно более 200 их списков, значительная часть которых опубликована в «Полном собрании русских летописей».Каждый летописный список имеет условное название.

Начало ведения летописей на Руси прямо связано с распространением грамотности у восточных славян. В рамках данного пособия можно отметить следующие бесспорные факты усвоения письменности славянами, в том числе и восточными. До появления двух алфавитов - глаголицы и кириллицы - в IX в. у славян не было письменности, о чем прямо сообщается в Сказании X в. «О письменах» черноризца Храбра: «Ведь прежде славяне, когда были язычниками, не имели письмен, но (читали) и гадали с помощью черт и резов». Стоит обратить внимание на то, что глагол «читали» стоит в скобках, то есть в ранних списках Сказания это слово отсутствовало. Первоначально читалось только «гадали с помощью черт и резов». Такое первоначальное чтение подтверждается последующим изложением в Сказании: «Когда же крестились, то пытались записывать славянскую речь римскими и греческими письменами, без порядка. Но как можно хорошо написать греческими буквами «Бог» или «живот» (у славян есть буквы, например - «ж», отсутствующие в этих языках). Далее черноризец (монах) Храбр сообщает о Константине (Кирилле) Философе, создавшем для славян алфавит: «тридцать письмен и восемь, одни по образцу греческих письмен, другие в соответствии со славянской речью». Вместе с Кириллом участие в создании славянского алфавита принял и его старший брат монах Мефодий: «Если же спросишь славянских книжников, кто вам письмена создал или книги перевел, то все знают и, отвечая, говорят: святой Константин Философ, названный Кириллом, он и письмена создал, и книги перевел, и Мефодий, брат его» (Сказания о начале славянской письменности. М., 1981). О братьях Кирилле и Мефодий, создателях славянской письменности, известно достаточно много из их Житий, созданных в связи с их канонизацией. Кирилл и Мефодий - святые для всех славянских народов. Старший Мефодий (815-885 гг.) и Константин (827-869 гг.) родились в городе Солуни. Их отец - грек был одним из военачальников этого города и прилежащих к нему областей, где в то время жило много болгар, поэтому предполагается, что они с детства знали славянский язык (существует также легенда об их матери - болгарке). Судьба братьев первоначально сложилась различно. Мефодий рано становится монахом, он известен только под монашеским именем. Константин получил прекрасное по тому времени образование в Константинополе, где обратил на себя внимание своими способностями императора и патриарха Фотия. После нескольких, блестяще выполненных, поездок на восток Константину поручили возглавить Хазарскую миссию (861 г.). Вместе с ним к хазарам отправился и его брат Мефодий. Одной из целей миссии было распространение и пропаганда православия среди хазар. В Херсоне (Крым) произошло событие, породившее бесконечные научные споры в новое время. Это событие в Житии Константина описано так: «Нашел же здесь евангелие и псалтирь, написанные русскими письменами, и человека нашел, говорящего на том языке, и беседовал с ним, и понял смысл этой речи, и, сравнив ее со своим языком, различил буквы гласные и согласные, и, творя молитву Богу, вскоре начал читать и излагать (их), и многие удивлялись ему, хваля Бога» (Сказания. С. 77-78). Какой язык подразумевается в выражении «русскими письменами» неясно, некоторые предполагают готский язык, другие сирийский и т. д. (однозначного ответа нет). Хазарскую миссию братья выполнили успешно.

В 863 г. по приглашению князя Ростислава в Моравию была направлена Моравская миссия во главе с братьями Константином и Мефодием, главной целью ее было распространение христианства среди славян Моравского государства. В ходе этой миссии братья создали алфавит для славян и Константин «перевел весь церковный чин и научил их и утрене, и часам, и обедне, и вечерне, и повечерию, и тайной молитве». В 869 г. братья посетили Рим, где Константин умер, перед смертью приняв монашество под именем Кирилла.

Долгое время считалось, что в основе нашего современного алфавита лежит алфавит, созданный Кириллом, отсюда и его название - кириллица. Но после сомнений и споров общепринятой стала другая точка зрения: Кирилл и Мефодий создали глаголицу, а кириллица появилась в конце IX в. на территории Болгарии. Глаголическая письменность - оригинальная славянская (прежде всего западных славян) письменность, в основе ее положен алфавит, происхождение которого до настоящего времени не выяснено. Вполне возможно, что это искусственный алфавит, и, следовательно, он должен иметь ключ к объяснению. Любопытно, что некоторые знаки, находящиеся на камнях и предметах, найденных в причерноморских степях, имеют большое сходство с отдельными буквами глаголицы.

С конца IX в. у славян одновременно существовало два алфавита и, следовательно, две письменные системы - глаголица и кириллица. Первая была распространена в основном среди западных славян (хорваты многие столетия пользовались этой оригинальной письменностью), вторая среди южных славян. Глаголица развивалась под сильным влиянием римской церкви, а кириллица - византийской. Все это имеет непосредственное отношение к письменной культуре Древней Руси. В XI в., когда делались первые и достаточно основательные шаги по усвоению восточными славянами письменности, у них в употреблении одновременно были обе письменные системы - глаголица и кириллица. Об этом говорят надписи на стенах (граффити) соборов святой Софии в Киеве и Новгороде, ставшие достоянием науки только в XX в., где наравне с надписями на кириллице встречаются и глаголические. О латинском влиянии на глаголическую письменность можно судить, например, по «Киевским глаголическим листкам», представляющим собой славянский перевод латинского Миссала. Примерно в XII в. глаголица выходит из употребления у русских людей, а в XV в. ее воспринимают как один из вариантов тайнописи.

Принятие христианства при князе Владимире в 988 г. имело решающее значение в появлении у них письменности, распространению грамотности, зарождению оригинальной национальной литературы. Принятие христианства является точкой отсчета письменной культуры русских людей. Для богослужения необходимы были книги, которые первоначально находились в церквах и соборах. Первой церковью в Киеве была церковь Богородицы (полное название - церковь Успения Божьей Матери), так называемая Десятинная церковь (князь Владимир дал ей на содержание десятую часть от всех своих доходов). Предполагается, что именно при этой церкви был составлен первый русский летописный свод.

Занимаясь историей русского летописания XI в., необходимо помнить об одновременном существовании двух письменностей, у которых были отличающиеся друг от друга ряды цифр, что могло приводить к путанице при переводе цифр из глаголицы в кириллицу (в Древней Руси было буквенное обозначение цифр, заимствованное из Византии).

Круг чтения у русских людей в момент зарождения летописания был достаточно обширен, о чем говорят дошедшие до нас рукописи XI в. Это прежде всего богослужебные книги (Евангелие апракос, минеи служебные, паремийник, псалтырь) и книги для чтения: (Евангелие тетр, жития святых, сборник Златоструй, где много слов и поучений Иоанна Златоуста, различного рода сборники, самые известные из которых сборники 1073 г. и 1076 г., Патерик Синайский, Пандекты Антиоха Черноризца, Паренесис Ефрема Сирина (глаголица), Слова Григория Богослова и т. д.). Этот перечень книг и произведений, бытовавших в Древней Руси в XI в., должен быть расширен за счет тех книг и сочинений, которые дошли до нас в поздних списках. Именно к таким произведениям, созданным в XI в., но дошедшим до нас в рукописях XIV-XVI вв., относятся и ранние русские летописи: ни одной русской летописи XI-XIII вв. не сохранилось в рукописях, синхронных этим векам.

Круг летописей, привлекаемых исследователями для характеристики ранней истории русского летописания, давно уже очерчен. Здесь отмечаются наиболее значительные из них. На первом месте стоят две летописи, дошедшие до нас в рукописях на пергамене XIV в. - Лаврентьевская и Новгородская Харатейная. Но последняя, из-за утраты листов в начале рукописи (погодные записи начинаются с полуфразы известий 6524 (1016) г.) и из-за краткости текста (описание событий XI в. занимает три страницы печатного текста, а в других летописях несколько десятков страниц), почти не привлекается при восстановлении первых этапов летописания. Текст этой летописи можно привлечь для показа одной особенности русских летописей, а именно: в тексте проставлялись года, не имевшие известий, причем иногда перечень «пустых» лет занимал в рукописи значительное место, и это при том, что пергамен был очень дорогим материалом для письма. Лист 2 Новгородской Харатейной летописи выглядит следующим образом:

«Въ лѣто 6529. Победи Ярославъ Бричислава.

Въ лѣто 6530.

Въ лѣто 6531.

Въ лѣто 6532.

Въ лѣто 6533.

Въ лѣто 6534.

Въ лѣто 6535.

Въ лѣто 6536. Знамение змиево на небеси явися». И т. д.

Подобное расположение известий встречается иногда в Пасхальных таблицах (определение дня Пасхи на каждый год). В таких таблицах делались краткие записи на полях летописного типа. М.И. Сухомлинов в XIX в. предположил, что именно от Пасхальных таблиц произошла русская традиция обозначения годов без записей событий. Однозначного объяснения этого не найдено, возможно, это приглашение для последующих летописцев заполнить эти года событиями по новым источникам?

Вторая древнейшая русская летопись - Лаврентьевская, ее шифр: РНБ. F. п. IV. 2 (шифр обозначает: рукопись находится в Российской Национальной библиотеке в С.-Петербурге; F - размер рукописи (in folio) в лист; буква «п» - обозначает материал рукописи - пергамен; IV - четвертый раздел, куда помещены рукописи исторического содержания; 2 - порядковый номер в этом разделе). Долгое время считалось, что текст Лаврентьевской летописи в рамках IX-XII вв. самый авторитетный среди остальных летописей, но как показал анализ, проведенный А.А. Шахматовым, текст ее весьма ненадежен для восстановления по нему первоначального текста ПВЛ.

Для восстановления ранних летописных сводов привлекаются также следующие летописные памятники: летописи Ипатьевская, Радзивиловская, Новгородская первая младшего извода (Н1ЛМ), летописцы Владимирский, Переяславль-Суздальский и Устюжский. Не все эти памятники считаются равнозначными. Например, привлечение последних трех летописцев остается спорным для характеристики раннего летописания. Оценка значимости летописных памятников менялась со временем, например, авторитетность Н1ЛМ признается всеми после многолетних изысканий А.А. Шахматова. Текст ее оказался ключевым для решения многих вопросов русского летописания XI в. Главное положение ученого - в Н1ЛМ представлен летописный свод 70-х гг. XI в., который предшествовал ПВЛ, представленной в Лаврентьевской (ЛЛ) и Ипатьевской (ИЛ) летописях.

Лаврентьевская летопись по М.Д. Приселкову

В начальной части ЛЛ и ИЛ известия приводятся без указания каких-либо дат: расселение сыновей Ноя (Сим, Хам, Афет), между которыми была разделена вся земля. Русь и другие племена находились в Афетовой части. После этого следуют сообщения о расселении славян, о пути из варяг в греки, о пребывании на Руси апостола Андрея и о благословении им этой земли, об основании Киева, о соседях восточных славян, о приходе хазар на русскую землю. Часть этих известий взята из переводных византийских хроник, другая часть основана на легендах и преданиях. Начальный текст Н1ЛМ значительно отличается от текста ЛЛ-ИЛ, он открывается небольшим предисловием, за которым сразу следует первая погодная запись под 6362 (854) г. с указанием «Начало земли русской», где сообщается легенда об основании Киева, приходе хазар на Русскую землю. Н1ЛМ не знает легенды о пребывании апостола Андрея на Русской земле. Далее следуют известия, находящиеся в ЛЛ-ИЛ во введении. Начало Устюжского летописца ближе к тексту Н1ЛМ, но в нем нет ни заголовка, ни предисловия, ни вступительной части, летописец начинается прямо с известия 6360 (852) г. - «Начало Руския земли». В тексте Устюжского летописца также отсутствует легенда об апостоле Андрее. При сравнении начал перечисленных летописей видно, что они имеют значительные отличия. Решать вопрос о первичности или вторичности чтений той или иной летописи довольно трудно, особенно при устоявшейся историографической традиции, продолжающей признавать первичность летописей Лаврентьевской и Ипатьевской. Чаще всего наиболее весомые аргументы в пользу первичности той или иной летописи в данной историографической ситуации могут быть получены при привлечении других письменных источников XI в. Например, при сравнении текстов было найдено, что легенда об апостоле Андрее появляется только в текстах ЛЛ-ИЛ, в основе которых лежат разные редакции ПВЛ, что в более ранних летописных сводах ее не было. Подтверждение этому находим в Житии Бориса и Глеба, написанном монахом Нестором в 70-х гг. XI в., где утверждается, что никто из апостолов на Русской земле не проповедовал и что сам Господь благословил Русскую землю.

Как уже отмечалось, самым результативным приемом анализа письменных исторических источников является сравнительно-текстологический. Только на материале, полученном при сравнении двух и более текстов между собой, можно доказывать свою точку зрения. Ограничиваться результатами сравнения списков интересующего вас памятника нельзя, необходимо их соотносить с данными других литературных и исторических памятников, синхронных анализируемому вами тексту, при этом всегда необходимо искать однотипные явления и факты в письменном наследии других культур. Поясню последнее положение на примере легенды об основании города Киева тремя братьями Кием, Щеком и Хоривом. Еще А.-Л. Шлёцер отметил, что легенда о трех братьях сопровождает появление новых городов во многих странах Европы. Сопоставление данных русских летописей с данными других культур позволяет однозначно воспринимать известие о трех братьях как легенду.

Сравнение текстов дает материл для анализа, выявляет различные дополнительные источники летописца, позволяет говорить не только о приемах работы того или иного летописца, но и воссоздавать, восстанавливать текст, им написанный.

Текстологический анализ любого памятника требует от исследователя широкого интеллектуального фона, без помощи которого текст не раскроет своего содержания, а если и раскроет, то в искаженном или упрощенном виде. Например, для изучения русского летописания XI в. необходимо по возможности знать все русские рукописи и памятники XI в., а также произведения исторического жанра, созданные в это время в Византии и Европе.

Значительный объем летописей существенно затрудняет их анализ и использование. Вас, предположим, интересует какое-то известие XI в., в разных летописях оно читается по-разному, понять суть этих разночтений можно только в контексте разночтений всей летописи в целом, то есть вы обязаны уяснить для себя историю текста всей летописи, чтобы использовать для своих исторических построений какое-то одно ее известие. Незаменимым подспорьем в данном случае являются работы А.А. Шахматова, где дана характеристика текстам почти всех русских летописей.

Первый летописный свод . Вопрос о первом летописном своде, о первом историческом сочинении, посвященном Русской земле, от которого происходят все летописи и вся отечественная историография, всегда был одним из сложнейших. В XVII-ХIХ вв. первым русским летописцем считали монаха Киево-Печерского монастыря Нестора, якобы написавшего свою летопись в начале XII в. Во второй половине XIX в. И.И. Срезневский высказал предположение, что уже в конце X в. на Руси было создано какое-то историческое сочинение с известиями о русской истории. Предположение И.И. Срезневского получило дальнейшее развитие в работах М.Н. Тихомирова, Л.В. Черепнина, Б.А. Рыбакова и др. Например, М.Н. Тихомиров считал, что в конце X в. было создано в Киеве кем-то из светских людей «Сказание о русских князьях». Аргументы в пользу этого предположения берутся из текстов ЛЛ-Н1ЛМ-Устюжского летописца. Это аргументы общего порядка, идущие вразрез с такими известными фактами, как: что письменность восточных славян появилась в связи с принятием христианства в 988 г., следовательно, требовалось время для распространения грамотности; что церковные люди (священники, монахи) были первыми грамотными людьми, так как первые русские книги были богослужебными или богословскими. Бесспорным фактом остается, что только от XI в. до нас дошли письменные памятники восточных славян. Надпись на корчаге из Гнездова, представленная одним словом («гороухща») и якобы датируемая X в., не может служить аргументом существования развитой письменной культуры, а именно это подразумевается, когда речь идет о создании оригинального исторического сочинения.

Д.С. Лихачев первым произведением, посвященным истории Руси, называет гипотетический памятник - «Сказание о распространении христианства», относя его создание к концу 40-х гг. XI в.

Исследователь при решении вопроса о первом русском историческом сочинении должен идти от анализа летописного материала, не прибегая к созданию научных фикций в виде гипотетических памятников. Введение в научный оборот гипотетических памятников возможно, но злоупотреблять ими нельзя, как нельзя решать через них один из сложнейших вопросов нашей историографии - создание первого отечественного исторического произведения.

Древнейший летописный свод 1037 (1039) г. Большинство исследователей сходятся во мнении, что первый летописный свод на Руси был создан в Киеве в первой половине XI в. Наиболее аргументирована точка зрения А.А. Шахматова. Ключевым моментом в его аргументации был анализ текста летописной статьи ЛЛ-ИЛ 6552 (1044) г., состоящей из двух известий, позволивший ему наметить два этапа летописной работы в XI в. В первом известии этого года сообщается: «Въ лѣто 6552. Выгребоша 2 князя, Ярополка и Ольга, сына Святославля, и крестиша кости ею, и положиша я въ церкови святыя Богородицы». Это известие 1044 г. было сопоставлено с известием 6485 (977) г. о трагической гибели одного из братьев - Олега у города Вручева: «И погребоша Ольга на мѣстѣ у города Вручога, и есть могила его и до сего дне у Вручего». Исследователь обратил внимание на выражение «и до сего дне», часто встречающееся в русских летописях и очень важное для анализа летописного текста, и сделал следующее предположение: оно принадлежит летописцу, знавшему о существовании могилы у Вручева и не знавшему о перезахоронении останков князей в 1044 г., значит, он работал до 1044 г. Так был сделан первый шаг в обосновании летописного свода. Далее А.А. Шахматов и за ним М.Д. Приселков уточнили время создания свода, указав 1037 г., как год основания кафедры митрополита в Киеве. Согласно византийской традиции учреждение новой митрополичьей кафедры сопровождалось составлением исторической записки об этом событии. Именно такой запиской и был первый летописный свод, составленный в Киеве в окружении митрополита в 1037 г. Итак, в обоснование свода 1037 г. положены два аргумента: существование могилы до 1044 г. и византийской традиции при составлении документов. Оба аргумента несовершенны. Под могилой исследователь подразумевает могилу в современном понимании слова - яма для погребения, но языческая могила князя - это курган. Курган (могила) мог остаться и после перезахоронения останков, поэтому выражение «и до сего дне» по отношению к могиле мог употребить любой летописец XI в. и даже XII в., видевший его у города Вручева. Как уже отмечалось, обращение к словарям при анализе летописей обязательно. Значение слов во времени меняется. В Словаре русского языка XI-XVII вв. (Вып. 9. М., 1982. С. 229) о слове «могила» сказано: 1) место захоронения, могильный холм, курган; 2) яма для погребения мертвых. Это слово общеславянское - холм, возвышение, могильный холм. (См.: Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд. Вып. 19. М, 1992. С. 115-119). В Устюжском летописце заповедные слова княгини Ольги, сказанные ей перед смертью сыну Святославу, переданы так: «И заповеда же Ольга ни тризны творити, ни могилы сыпати». Аргумент об учреждении митрополии тоже несовершенен, так как вопросы о первом русском митрополите, об основании митрополии в Киеве остаются спорными и неясными, то есть использовать эти данные для каких-либо утверждений нельзя. (См.: Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т. 1. Первая половина тома. М., 1997. С. 257-332.)

Решение вопроса о первом летописном своде ведется в разных направлениях: предположение о гипотетических памятниках, анализ общеполитических и культурных событий первой половины XI в., поиск каких-либо указующих чтений в летописном тексте. Одно из направлений выявлено А.А. Шахматовым при анализе текста «Память и похвала князю рускому Володимеру, како крестися Володимер и дети своя крести и всю землю Рускую от конца и до конца, и како крестися баба Володимерова Олга преже Володимера. Списано Иаковом мнихом» (далее - «Память и похвала» мниха Иакова). Это произведение середины XI в. и при его написании была использована какая-то летопись, о чем говорят летописные известия, относящиеся к княжению Владимира (написание имени князя отличалось от современного). Если эти летописные известия из «Памяти и похвалы» собрать воедино, то получится следующая картина: «И седе (Володимер) на месте отьца своего Святослава и деда своего Игоря. А Святослава кънязя Печенези убиша. А Яропълк седяше Кыеве на месте отьца своего Святослава. И Ольгу идущю с вои у Вьруча града, мост ся обломи с вои, и удавиша Ольга в гребли. А Яропълка убиша Кыеве мужие Володимерови. И седе Кыеве кънязь Володимер в осмое лето по съмьрте отьца своего Святослава, месяца июня в 11, в лето 6486. Крьсти же ся кънязь Володимер в 10-е лето по убиении брата своего Яропълка. И каяшеся и плакашеся блаженыи кънязь Володимер вьсего того, елико сътвори в поганьстве, не зная Бога. По святем же крыцении пожи блаженыи кънязь Володимер 28 лет. На другое лето по крыцении к порогам ходи. На третие Кърсунь город възя. На четвьртое лето Переяслаль заложи. В девятое лето десятину блаженый христолюбивый кънязь Володимер въда цьркъви святеи Богородици и от имени своего. О томь бо и сам Господь рече: ид еже есть съкровище ваше, ту и сьрдьце ваше будеть. И усъпе с миромь месяца июля в 15 дьнь, в лето 6523 о Христе Исусе, Господи нашемь». (Цит. по кн.: Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. 2-е изд. СПб., 1996. С. 57.)

Ни в одной из дошедших до нас летописей точно такого же текста нет. Разночтений несколько, одно наиболее значительно: сообщение о том, что князь Владимир на третье лето по крещении Корсунь взял. Все другие летописи единогласно сообщают о крещении князя Владимира в Корсуни после взятия этого города. Предполагается, что в «Памяти и похвале» отразился какой-то недошедший до нас летописный текст. Но можно высказать и другое предположение: «Память и похвала» мниха Иакова является одним из первых исторических сочинений Древней Руси, оно создавалось до появления первого летописного свода и Корсунской легенды, в нем находящейся, оно было одним из источников первого летописного свода. Высказать подобное предположение легко, но доказать его весьма и весьма трудно. В историко-филологической науке, так же как и в науках точных, любое положение должно доказываться, а доказывать подобные положения можно только на основе современной текстологии.

Вопрос о первом историческом сочинении, о первом летописном своде пока решения не имеет, предложенные варианты малодоказательны, но можно с уверенностью сказать, что такое решение будет найдено.

Существуют ли неопровержимые данные о ведении летописей в XI в.? Такое указание есть в тексте уже упоминавшейся летописной статьи 6552 (1044) г., где полоцкий князь Всеслав упоминается как живой, а о смерти его сообщено под 6609 (1101) г. Следовательно, запись под 1044 г. сделана до 1101 г., то есть в XI в. до момента создания ПВЛ. При проверке даты смерти (проверять следует любое хронологическое указание) выяснилось, что 14 апреля ни в мартовском, ни в сентябрьском 6609 году не было средой. Объяснение данного несоответствия пока не найдено.

О создании летописного свода в XI в. говорят и топографические указания о киевских постройках. Например, о месте, где сидел Кий, сказано «иде же ныне двор Боричов» (Устюжский летописец под 6360 (852) г.); о могиле Аскольда, находившейся на горе - «еже ныне нарицается Угорское, иде же есть двор Альмель, на той могиле постави Альма божницу святого Николы. А Дирова могила за святою Ириною» (Устюжский летописец под 6389 (881) г., в ЛЛ не «Альма», а «Олъма»). В Устюжском летописце под 6453 (945) г. читаем: «...и присташа (древляне) под Боричевом, бе бо тогда вода текущи, подле горы Киевския, и до вины седяху люди на горе. Град же тогда бе Киев, иде же ныне двор Горятин и Никифоров, а двор бяше княж во граде, иде же ныне двор есть Вротиславль един вне града. И бе вне града двор други, иде же двор доместиков за святою Богородицею над горою, двор теремны, бе бо ту терем каменен». В ЛЛ, кроме разночтений имен владельцев, есть небольшое дополнение - «дворъ Воротиславль и Чюдин», «Чюдин» есть и в Н1ЛМ. Трудно сказать, находился ли «Чюдин» в первоначальном тексте, или был добавлен последующим летописцем. Деталь немаловажная, так как этот Чюдин был заметной фигурой в 60-70-х гг. XI в. Именно он наравне с Микыфором Кыянином упоминается в Правде Ярославичей («Правда уставлена Руськой земли, егда ся съвокупилъ Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ, Коснячко, Перенѣтъ, Микыфоръ Кыянинъ, Чюдинъ Микула»). В ЛЛ под 6576 (1068) г. упоминается воевода Коснячько и его двор, что подтверждает примерную датировку топографических указаний 60-ми гг XI в.

Еще одним указанием на ведение летописей в 60-х гг. могут служить появляющиеся в это время точные датировки не церковных событий (год, месяц, день). Под 6569 (1061) г. читаем: «Придоша половци первое на Русьскую землю воевать; Всеволодъ же изиде противу имъ мѣсяца февраля въ 2 день».

Все перечисленные наблюдения, сделанные разными исследователями, говорят об одном - в 60-е гг. XI в. в Киеве был составлен летописный свод. В литературе высказывалось предположение, что примерно в эти годы над летописью работал знаменитый Иларион, первый русский митрополит.

Летописный свод 1073 г. Датировку событий с точностью до дня, появляющуюся в тексте с 1060-х гг., исследователи относят к летописному своду 1073 г. Вот некоторые из них: 3 февраля 1066 г. - день смерти князя Ростислава в Тмутаракани, 10 июля того же года - захват князя Всеслава Ярославичами; 15 сентября 1068 г. - освобождение князя Всеслава, 1 ноября того же года - победа князя Святослава над половцами; 2 мая 1069 г. - день возвращения князя Изяслава в Киев и т. д.

Летописный свод 1070-х гг. ни у кого из исследователей не вызывает сомнений. Он был составлен в Печерском монастыре, который с этого времени становится одним из центров русского летописания XI-XII вв. Киево-Печерский монастырь основан монахом Антонием при князе Ярославе Мудром. Одними из первых настоятелей были Феодосий Печерский и Никон, посвятивший самого Феодосия в священнический сан. Именно этому Никону и приписано составление летописного свода 1073 г. Сделал это А.А. Шахматов, обративший внимание на одно любопытное обстоятельство. Из «Жития Феодосия Печерского», написанного монахом монастыря Нестором в 80-х гг. XI в., мы узнаем, что Никон в 60-70-е гг. совершал неоднократно поездки из Киева в Тмутаракань, где основал монастырь святой Богородицы. В летописи с 60-х гг. появляются подробные рассказы о событиях, происходивших в далекой Тмутаракани. А.А. Шахматов, сопоставив данные Жития Феодосия Печерского сданными летописи, сделал предположение об участии Никона в составлении летописного свода 1073 г. Этот свод оканчивался описанием событий 1073 г. (изгнание князя Изяслава из Киева), после которых Никон в последний раз бежал в Тмутаракань. Тмутараканские известия Жития Феодосия Печерского и летописи - уникальны. В основном только благодаря им у нас есть хоть какое-то представление о событиях, происходивших в Тмутараканском княжестве. Появлению этих известий в Житии и летописи в какой-то степени мы обязаны случайности - биография одного из русских летописцев была связана с этим городом. Соотнести все известия о Тмутаракани с Никоном нельзя, так как он умер в 1088 г., а последнее событие внесено в летопись под 1094 г. Вопрос об этих известиях и о летописце, внесшем их в свой труд, еще окончательно не решен. Некоторые из записей явно указывают если не на очевидца описываемых событий, то на человека, хорошо знакомого с ними. Особенно ярко, со знанием деталей, переданы события 6574 (1066) г., рассказывающие об обстоятельствах смерти князя Ростислава: «Ростиславу сущю Тмуторокани и емлющю дань у касотъ и у инѣхъ странъ, сего же убоявшеся грьци, послаша с лестью котопана. Оному же пришедщю к Ростиславу и ввѣрившюся ему, чтяшеть и Ростислвъ. Единою же пьющю Ростиславу с дружиною своею, рече котопанъ: «Княже! Хочю на тя пити». Оному же рекшю: «Пий». Он же испивъ половину, а половину дасть князю пити, дотиснувъся палцемь в чашю, бѣ бо имѣя под ногтемъ растворенье смертное, и вдасть князю, урекъ смерть до дне семаго. Оному же испившю, котопан же, пришедъ Корсуню, повѣдаше, яко в сий день умреть Ростиславъ, якоже и бысть. Сего же котопана побиша каменьемь корсуньстии людье. Бѣ бо Ростиславъ мужь добль, ратенъ, взрастомь же лѣпъ и красенъ лицемь, и милостивъ убогымъ. И умре мѣсяца февраля въ 3 день, и тамо положенъ бысть въ церкви святыя Богородица». (Котопан - глава, руководитель, какое-то должностное лицо в Корсуни. Цит. по кн.: Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. М., 1978. С. 180.)

Летописный свод 1093 (1095) г. После свода 1073 г. в Печерском монастыре был составлен следующий летописный свод - 1093 г. А.А. Шахматов одно время считал этот текст первоначальным в истории русского летописания, поэтому его иногда называют Начальным сводом. Составителем этого памятника, по предположению исследователя, был игумен Печерского монастыря Иван, поэтому его иногда еще называют сводом Ивана. У В.Н. Татищева был ныне утраченный список летописи, в которой описание событий 1093 г. оканчивалось словом «аминь», то есть указанием на завершение работы.

В летописном своде 1093 г. появились новые черты ведения записей. Датировка событий стала приводиться с максимальной точностью: смерть игумена Печерского монастыря указана с точностью до часа - в 2 часа дня 3 мая, во вторую субботу по Пасхе, 6582 г.; с такой же точностью указано время смерти и преемника Феодосия, второго игумена Печерского монастыря Стефана, ставшего епископом Владимирским (на юге Руси) - в 6-ой час ночи 27 апреля 6612 г. Все эти датировки событий имеют отношение к Печерскому монастырю и сделаны, возможно, одним и тем же лицом.

В своде 1093 г. встречается целая серия мастерски выполненных литературных портретов. Например, под 6586 (1078) г. читаем: «Бѣ же Изяславъ мужь взоромъ красенъ и тѣломъ великъ, незлобивъ нравомъ, криваго ненавидѣ, любя правду. Не бѣ бо в немь лсти, но простъ мужь умом, не вздая зла за зло. Колико бо му створиша кияне: самого выгнаша, а дом его разграбиша, и не взда противу тому зла» (Памятники. С. 214). Или, например, под 6594 (1086) г. о князе Ярополке: «Многы бѣды приимъ, без вины изгонимъ от братья своея, обидимъ, разграбленъ, прочее и смерть горкую приятъ, но вѣчнѣй жизни и покою сподобися. Такъ бяше блаженый сь князь тихъ, кротъкъ, смѣренъ и братолюбивъ, десятину дая святѣй Богородици от всего своего имѣнья по вся лѣта, и моляше Бога всегда...» (Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. М., 1978. С. 218). Подобный портрет летописец создал и князю Всеволоду в сообщении о его смерти под 6601 (1093) г., после чего такие описания надолго исчезают из летописного текста.

Редкий летописный свод имеет столько подтверждающих его существование данных, как летописный свод 1093 г. Здесь и слово «аминь» в конце списка В.Н. Татищева, и серия известий о Тмутаракани, оканчивающаяся в районе этой летописной статьи, и двойная датировка в начале погодной записи (Въ лето 6601, индикта 1 лета...). И, что, может быть, самое главное, именно здесь прекращается использование одного из внелетописных источников - Паремийника. Паремийник - древнерусский богослужебный сборник, составленный из различных чтений ветхозаветных и новозаветных книг, его читали во время совершения литургии или вечерни. Паремийник использовался в русской богослужебной практике до XV в., после чего стал выходить из употребления. Впервые наиболее полно вопрос об использовании Паремийника как внелетописного источника в русском летописании XI в. был разработан А.А. Шахматовым (См.: Шахматов А А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. Т. 4. М.; Л., 1940. С. 38-41). Основные положения его наблюдений следующие: заимствования из Паремийника сделаны одним летописцем, заимствования прослеживаются до 1093 г. Если первое положение можно в какой-то мере оспорить (чтения из Паремийника во Владимирском летописце своеобразны и отличаются от заимствований в ЛЛ-ИЛ), то второе - бесспорно. После 1093 г. заимствований из Паремийника в русских летописях не встречается, следовательно, это наблюдение служит еще одним аргументом в пользу окончания летописного свода 1093 г. Заимствования из Паремийника представлены в следующих летописных статьях: 955, 969, 980, 996, 1015, 1019, 1037, 1078, 1093. Этот перечень погодных записей с заимствованиями из Паремийника может служить наглядным примером того, как один из летописцев, доведший свою работу до 1093 г., активно работал с материалом своих предшественников, в данном случае, дополняя его.

Вот пример сопоставления текстов Паремийника (по рукописи XII в.) и летописи :

Данное паремийное чтение включает и еще один пример заимствования, отмеченный А.А. Шахматовым (Притч. 1, 29-31 под 955 г.), так как он разбивает на два фрагмента один цельный текст.

При сравнении текстов становится очевидным, что Паремийник был источником летописи, откуда летописец заимствовал необходимые ему материалы, причем цитируя их почти дословно.

Паремийные заимствования в летописных статьях 1037 г., 1078 г., 1093 г. находятся в обширных отступлениях, сделанных одним из древнерусских летописцев. В первых двух случаях при характеристике личности и деятельности двух князей Ярослава и Изяслава, а в третьем случае - в рассказе о третьем нашествии половцев на Киев (к слову, счет нашествий половцев на этом прекращается). Все три отступления, в отличие от остальных случаев заимствований из Паремийника, завершают погодные изложения событий.

Между летописным сводом 1093 г. и первой редакцией ПВЛ (1113 г.) можно отметить работу еще одного летописца - попа Василия, автора летописной статьи 1097 г., где он сообщил свое имя, назвав себя тезкой князя Василька. Эту статью, по мнению М.Д. Приселкова, с описанием княжеской борьбы и ослепления князя Василька следует считать шедевром не только древнерусской, но и всей средневековой литературы.

ПВЛ и ее редакции . В начале XII в. в Киеве был составлен летописный свод, имевший в своем начале обширный заголовок: «Се повѣсти времяньных лѣт, откуду есть пошла Рус-кая земля, кто въ Киевѣ нача первѣе княжити, и откуду Руская земля стал есть». На время составления первой редакции ПВЛ указывает перечень князей, помещенный под 6360 (852) г., который имеет следующее окончание: «...от смерти Святославля до смерти Ярославли лѣт 85, а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лѣт 60». После князя Святополка, умершего в 1113 г., никто не упомянут. Окончание перечня на Святополке и то, что после него никто из князей, правивших в Киеве, не упомянут, дало возможность исследователям утверждать, что летописец работал в 1113 г., сразу же после смерти князя Святополка. Свою работу он довел, судя по тексту ЛЛ (вторая редакция ПВЛ), до событий 6618 (1110) г. включительно. Предполагается, что автором первой редакции ПВЛ был монах Киево-Печерского монастыря Нестор (о нем смотри ниже). Судя по точным датировкам событий с точностью до часа (1113 г.) ИЛ и указанию индикта в начале погодной записи 6620 (1112) г., автор первой редакции ПВЛ мог довести изложение событий до 1113 г. включительно.

Начало русского летописания по М.Д. Приселкову

Автор первой редакции ПВЛ продолжил работу своего предшественника и пополнил ее различными дополнительными источниками. Среди них не последнее место занимают рассказы очевидцев или участников событий. Например, летописец был знаком с представителями одной из виднейших семей Киева - Вышатичами. О сыне воеводы Вышаты Яне он в летописной статье 6614 (1106) г. пишет: «В се же лѣто преставися Янь, старець добрый, живъ лѣт 90, в старости маститъ; живъ по закону Божью, не хужий бѣ первых праведник. От него же и азъ многа словеса слышах, еже и вписах в лѣтописаньи семь, от него же слышах. Бѣ бо мужъ благъ, и кротокъ, смѣренъ, огрѣбаяся всякоя вещи, его же и гробъ есть въ Печерьском монастыри, в притворѣ, идеже лежитъ тѣло его, положено мѣсяца иуня въ 24». Если учесть долгие годы, прожитые старцем Яном, то он о многом мог рассказать летописцу.

Одним из письменных дополнительных источников автора первой редакции ПВЛ была византийская Хроника Георгия Амартола и его продолжателей. Этой Хроники не знал автор летописного свода 70-х гг., так как в тексте Н1ЛМ заимствований из нее нет. Хроника Георгия Амартола - памятник византийской литературы IX в., где рассказывается всемирная история. Она составлена монахом Георгием и в XI в. была переведена на русский язык. Впервые на использование этого текста в русской летописи указал П.М. Строев. А.А. Шахматов собрал все заимствования из Хроники в летописи, их насчитывается 26. Во вводной части ПВЛ летописец прямо указал на свой источник - «Глаголеть Георгий в лѣтописаньи». Заимствования часто дословны, например, после ссылки на летописание Георгия следует текст:

(Пример сопоставления текстов приведен по работе А.А. Шахматова «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. Т. 4. М.; Л., 1940. С. 46).

Заимствования из Хроники распределены летописцем по всему тексту летописи, иногда берется большой отрывок произведения, иногда небольшая уточняющая деталь. Найти все эти заимствования без знания их источника нельзя, в то же время, не зная о них, можно принять факт чужой истории за событие русской действительности.

Предположительно на этапе создания первой редакции ПВЛ в текст летописи были включены договоры русских с греками (6420 г., 6453 г., 6479 г.).

Составитель первой редакции ПВЛ заносил в свою летопись известия о различного рода небесных знамениях, часть которых можно проверить по данным астрономии. Например, под 6599 (1091) г. читаем: «В се же лѣто бысть знаменье в солнци, яко погыбнути ему, и мало ся его оста, акы мѣсяць бысть, в час 2 дне, мѣсяца маия 21 день». Именно в этот день поданным астрономии было кольцеобразное затмение. (Святский Д.О. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. СПб., 1915. С. 104.) Подобные записи внесены в летопись под 6614 (1106) г., 6621 (1113) г., 6627 (1115) г. - ИЛ. Все эти записи необходимо проверять по данным астрономии для выяснения точности хронологии летописи.

Вторая редакция ПВЛ представлена в ЛЛ. О времени, месте и обстоятельствах ее составления мы узнаем из приписки, находящейся после летописной статьи 6618 (1110) г.: «Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написах книгы си Лѣтописець, надѣяся от Бога милость прияти, при князи Влодимерѣ, княжащю ему Кыевѣ, а мнѣ в то время игуменящю у святаго Михаила въ 6624, индикта 9 лѣта; а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ».

При всей краткости эта приписка требует большого внимания, подразумевающего различного рода проверки и уточнения. Из приписки видно, что летописец составлял игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр в 6624 г. Прежде всего необходимо проверить соответствуют ли указанные хронологические данные между собой. Да, соответствуют: в этом году на киевском престоле был князь Владимир (1113-1125 гг.), а 6624 г. соответствует 9 индикт. Необходимо также уточнить каждую часть этой приписки, обращая внимание даже на незначительные детали. Например, Владимир назван князем, не великим князем, как называют его титул в учебниках и различных монографиях. Случайно ли это? Нет, если обратиться к первоисточникам (памятникам письменности, синхронным анализируемому времени), то оказывается, что везде, за одним спорным исключением, встречается титул - князь, а титул великий князь появляется только в XIII в. Сильвестр назал свой труд «Лѣтописцем», а в начале летописи стоит другое название - «Се повѣсти времяньных лѣт...», следовательно, не Сильвестру вероятно, принадлежит заголовок - ПВЛ.

При первом же знакомстве с припиской становится очевидной необходимость различных знаний по истории русской церкви, которые можно почерпнуть из специальных книг. Например, полезно иметь на столе Полный православный богословский энциклопедический словарь (в двух томах, дореволюционное издание, переиздано репринтом в 1992 г.). По словарю можно уточнить значение слова «игумен» и его отличие от слова «архимандрит», получить первое представление об истории православных монастырей. Следует обязательно поинтересоваться именем «Сильвестр» - в честь святого Сильвестра папы римского (314-335 гг.) был назван игумен Выдубицкого монастыря: православные чтят его память 2 января, а католики - 31 декабря. Существует также исчерпывающий труд, посвященный христианским именам: Архиепископ Сергий (Спасский). Полный месяцеслов Восток (В 3 т. Владимир, 1901. Репринт. 1997). Выяснив происхождение имени, следует познакомиться с биографией игумена. Обо всех участниках литературного процесса Древней Руси можно узнать из словаря: Словарь книжников и книжности Древней Руси (Вып. 1. XI - первая половина XIV в. Л., 1987. С. 390-391). Этот словарь даст нам скупые факты из жизни Сильвестра: после игуменства поставлен епископом в Переяславле Южном, где умер в 1123 г. Немаловажен в данном случае не имеющий ответа вопрос: какое имя было у Сильвестра до того, как он стал монахом? В более позднее время существовала традиции сохранять в первой букве монашеского имени первую букву мирского имени. Но была ли эта традиция действующей в XI в., неизвестно. Монастырь святого Михаила - это Выдубицкий Михайловский монастырь, расположенный недалеко от Киева на берегу Днепра. Поданию, он был основан князем Всеволодом в 1070 г., на месте, куда из Киева приплыл сброшенный в Днепр идол Перуна. Церковь в монастыре освящена в 1088 г. Монастырь, основанный князем Всеволодом, стал духовным центром княжеской ветви, родоначальником которой был Всеволод. Почти все княжеские ветви имели свои монастыри в Киеве или в его пригородах. Во время правления сына Всеволода князя Владимира в Киеве в Выдубицком монастыре начинает вестись летописание и, естественно, летописец, писавший в монастыре Всеволодовичей, в своем труде отстаивал интересы этой династии.

В приписке Сильвестра, может быть, самым ключевым является слово «написах». Какую степень участия в работе над летописью оно обозначает? Вопрос, как оказывается, непростой. В XI в. «написах» могло обозначать и «переписал», то есть работу переписчика, и, в прямом смысле, «написал», то есть создал новый оригинальный текст. Именно в последнем смысле воспринял приписку Сильвестра один из русских летописцев, вставив в описание нашествия Эдигея на Москву в 1409 г. следующие слова: «Сиа вся написаннаа аще и нелѣпо кому видится, иже толико отъ случившихся въ нашей землѣ несладостнаа намъ и неуласканнаа изглаголавшимъ, но взустителнаа и къ ползѣ обрѣтающаася и возставляющаа на благаа и незабытнаа; мы бо не досажающе, ни поношающе, ни завидяще чти честныхъ, таковаа вчинихомъ, якоже бо обрѣтаемъ началнаго лѣтословца Киевскаго, иже вся временнобытства земскаа, не обинуяся показуеть; но и пръвии наши властодръжцы без гнѣва повелѣвающе вся добраа и недобраа прилучившаася написовати, да и прочиимъ по нихъ образы явлени будутъ, якже при Володимерѣ Маномасѣ оного великаго Селивестра Выдобыжскаго, не украшая пишущаго, да аще хощеши, почти тамо прилѣжно, да почетъ почиеши» (ПСРЛ. Т. 11. Никоновская летопись. М., 1965. С. 211). Более ранний текст этого отступления находится в Рогожском летописце (ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. С. 185). Из цитаты видно, что один из русских летописцев считал Сильвестра автором киевской летописи, называя его «лѣтословцем». В научной литературе вопрос о степени участия игумена Сильвестра в создании одной из русских летописей остается спорным, одни считают его только переписчиком, другие - автором оригинального произведения.

Третья редакция ПВЛ представлена в тексте ИЛ, в которой, в отличие от Лаврентьевской, события после 6618 (1110) г. не прерываются припиской Сильвестра. Время составления этой редакции определяется следующим образом. Исследователи обратили внимание на то, что один из киевских летописцев под 6604 г. и 6622 г. говорит о своем присутствии на севере, в Новгородской земле. Под 6604 (1096) г. читаем: «Се же хощю сказати, яже слышахъ преже сихъ 4 лѣтъ, яже сказа ми Гюрята Роговичь Новгородець, глаголя сице, яко «Послах отрока своего в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду. И пришедшю отроку моему к ним, и оттудѣ иде въ Оугру. Оугра же суть людье языкъ нѣмъ, и сосѣдятся съ Самоѣдью на полунощных сторонахъ...» (ПСРЛ. Т. 2. М., 2000. Стб. 224-225). Далее следует рассказ о виденном на севере, о нравах Югры, об их преданиях. Выражение «яже слышахъ преже сихъ 4 лѣтъ» понимается исследователями следующим образом: автор писал свою летопись спустя 4 года после поездки в Новгородскую землю. Ответом на вопрос - в каком году этот летописец побывал на севере - является летописная статья 6622 (1114) г. (она есть в Ипатьевской, но отсутствует в Лаврентьевской летописи): «В се же лѣто заложена бысть Ладога камениемъ на приспѣ Павломъ посадникомъ, при князѣ Мьстиславѣ. Пришедшю ми в Ладогу, повѣдаша ми Ладожане...» (ПСРЛ. Т. 2. М., 2000. Стб. 277). Из текста видно, что летописец приехал в Ладогу в 6622 (1114) г., следовательно, он работал над летописью в 6626 (1118) г. Близость информации о севере до 6604 (1096) и 6622 (1114) гг. очевидна, в обеих статьях речь идет о Югре, о Самояде, и их обычаях.

На этапе создания третьей редакции ПВЛ в состав летописи была внесена легенда о родоначальнике княжеской династии - Рюрике. Это достаточно убедительно показал в своих исследованиях А.А. Шахматов.

Что же послужило причиной появления этой легенды? При всей спорности вопроса о князе Рюрике, о призвании варягов письменные памятники XI в. позволяют дать следующее объяснение.

В некоторых древнерусских произведениях второй половины XI в. родоначальником русской княжеской династии назван не Рюрик, а Олег, иногда Игорь. Князь Рюрик не известен ни митрополиту Илариону, ни монаху Иакову. Например, в «Слове о законе и благодати» митрополит Иларион старейшим русским князем называет Игоря («Похвалим же и мы <...> великаго кагана нашея земли Володимеря, внука стараго Игоря, сына же славнаго Святослава»). Нет имени Рюрика и в росписи русских князей, помещенной под 6360 (852) г., где летописец, говоря о начале русской земли, упоминает и первого русского князя, которым был, по его мнению, князь Олег.

Таким образом, различные исторические и литературные произведения Древней Руси дают нам несколько версий о родоначальнике княжеской династии: по одним - это Рюрик, по другим - Олег, по третьим - Игорь.

В первые века русской истории, как и в поздние времена, существовала традиция называть новорожденных в честь славных предков. Именем Олега в домонгольский период по данным Лаврентьевской летописи были названы 8 князей (11 по Никоновской летописи), а имя Игорь по Л Л носили 5 князей (6 - по Никоновской). В честь же Рюрика, якобы родоначальника русской княжеской династии, за всю историю России названы только два князя: один в XI в., другой в XII в. (количество князей, носивших имя Рюрик, взято из литературы по русской генеалогии).

На основе летописного материала попробуем разобраться с князьями, носившими имя Рюрик. Первое упоминание о реальном Рюрике находится в летописной статье 6594 (1086) г.: «Бѣжа Нерадець треклятый (убийца князя Ярополка - В.З. ) Перемышлю к Рюрикови...» Считается, что этот Рюрик, сидевший в Перемышле, был братом Володаря и Василько Ростиславичей. Но в летописной статье 6592 (1084) г. говорится не о трех, а о двух братьях Ростиславичах («выбегоста Ростиславича два от Ярополка»). Можно предположить, что под двумя разными именами упомянут один и тот же князь: княжье имя - Рюрик, христианское - Василько. Произошло это следующим образом: один из летописцев (в первом случае) традиционно называл князя княжьим именем, а другой летописец предпочел называть его христианским именем. Можно даже объяснить предпочтение второго летописца: он был священником и тезкой князя по его христианскому имени (под 6605 (1097) г. в летописи помещен подробнейший рассказ об ослеплении князя Василька, записанный попом Василием).

Как бы ни решался вопрос об именах князя XI в., второй бесспорный князь Рюрик, тоже Ростиславич, жил во второй половине XII века и был потомком Всеволода Ярославича (к слову, христианское имя этого Рюрика - Василий).

Если проследить родословие Рюрика XI в. и Рюрика XII в., то окажется, что они являются представителями одной княжеской ветви, ведущей свое начало от брака Ярослава Мудрого с дочерью шведского «короля» Ингигердой: один Рюрик - потомок Владимира Ярославича, другой - Всеволода Ярославича. О втором браке Ярослава и потомстве от него наиболее подробно сообщают исландские саги и анналы: «1019. Конунг Олав Святой женился на Астрид, дочери конунга Олава Шведского, а конунг Ярицлейв в Хольмгарде - на Ингигерд», «...вышла Ингигерд замуж за конунга Ярицлейва. Их сыновьями были Вальдамар, Виссивальд и Хольти Смелый» (Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее соседей X-XIII в. // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования (1988-1989 г.). М., 1991. С. 159). Исследователи считают, что Вальдамара и Виссивальда можно отождествить с сыновьями Ярослава Владимиром и Всеволодом, третий сын - Хольти Смелый, остается спорной фигурой.

Суммируя все известное нам, получаем следующие результаты: впервые именем Рюрик назвал своего сына внук Ярослава Мудрого Ростислав (примерно в 70-е гг. XI в.). Только у потомков от брака Ярослава и дочери шведского конунга Ингигерд встречается имя Рюрик. По крайней мере два русских летописца (поп Василий и игумен Сильвестр), принявшие участие в создании ПВЛ, хорошо знали представителей именно этой княжеской ветви (поп Василий - тезка Василия-Рюрика, а Сильвестр - игумен монастыря княжеской ветви Всеволодовичей) и, как можно предположить, отстаивали их политические интересы. Один из летописцев, как мы знаем, посещал Ладогу. Согласно исландским источникам, Ингигерда, выйдя замуж за Ярослава, получила в приданое Альдейгьюборг, то есть Ладогу.

Во второй половине XI в. могло существовать два предания о Рюрике: родовое, связанное с одним из предков Ингигерды (речь идет о ее деде Эрике, чье прозвище Победоносный близко по значению с именем одного из братьев русской легенды - Синеусом; некоторые исследователи слово «Синеус» считают не именем, а одним из прозвищ Рюрика и переводят его как «победоносный»), и предание об основателе города Ладоги. Оба предания первоначально имеют единую основу - шведскую. В них отсутствует какая-либо хронология, что характерно для преданий. В рамках шведской истории хронологические ориентиры, вполне вероятно, можно было бы отыскать, но шведская «историческая фактура» при переносе на русскую почву полностью утратила эти ориентиры.

Два предания второй половины XI в. о Рюрике и послужили первоначальным материалом одному из русских летописцев для создания легенды о князе Рюрике - родоначальнике русской княжеской династии. Летописец был сторонником именно этой княжеской ветви, к тому же он лично знал одного из «реальных» Рюриков второй половины XI в. Основная цель создания легенды ясна: обоснование первенства и, тем самым, главенства представителей княжеской ветви, происходившей от брака князя Ярослава с Ингигердой. В Лаврентьевской и близких к ней по своей первоначальной истории летописях утверждается, что князь Владимир был старшим сыном Ярослава. Да, старшим, но от второго брака. В Устюжском летописце перечень сыновей князя Ярослава по праву возглавляет князь Изяслав.

Эта легенда, как уже отмечалось, была внесена в русскую летопись около 1118 г. одним из киевских летописцев. Именно в это время в Киеве правил внук Ингигерды князь Владимир Мономах. Легенду летописец внес в созданный его предшественниками рассказ о начале русской истории, взяв за основу первые упоминания об Олеге и Игоре.

Летописный свод, известный под названием ПВЛ, в состав которого была включена легенда о Рюрике, представлен почти во всех русских летописях, в связи с чем искусственно созданная легенда, освященная многовековой традицией, в конечном итоге превратилась в исторический факт. К тому же, на северо-востоке правили потомки Владимира Мономаха. В свою очередь, искусственный исторический факт стал точкой отсчета как для древнерусских людей, так и для исследователей нового времени при создании ими других искусственных интеллектуальных конструкций.

На примере легенды о Рюрике видно, как летописец, отстаивая интересы одной княжеской ветви XII в., активно изменял текст своих предшественников, внося в их труд, а тем самым, в историю Руси, искусственные факты. Отсюда следует, что любой исторический факт, находящийся в летописи, требует предварительного кропотливого анализа, основой которого является история текста летописи в целом и четкое знание этапа, на котором интересующий нас исторический факт был внесен в летопись. Перед тем, как привлечь тот или иной факт, находящийся в рамках ПВЛ, для исторических построений, следует узнать текстологическую характеристику, данную ему в работах А.А. Шахматова.

Источники ПВЛ. Выявление отдельных внелетописных источников ПВЛ осуществлялось несколькими поколениями отечественных ученых. Итоговой работой, глубокой и обстоятельной, по этой теме является исследование А.А. Шахматова «Повесть временных лет и ее источники» (ТОДРЛ. Т. IV. М.; Л., 1940. С. 5-150), где дается обзор и характеристика 12 внелетописным источникам. Это следующие памятники и произведения: 1) Книги «св. Писания», где кроме упоминавшегося Паремийника, отмечаются все цитаты из Псалтыри, Евангелий, Посланий апостольских; 2) Хроника Георгия Амартола и его продолжателей; 3) «Летописец вскоре» патриарха Никифора (ум. 829 г.), представляющий собой хронологический перечень основных событий всемирной истории от Адама до смерти автора. На латинский язык этот памятник бы переведен в 870 г., а на славянский (в Болгарии) в конце IX - начале X в. Существует современное исследование, посвященное «Летописцу вскоре»: Пиотровская Е.К. Византийские хроники IX века и их отражение в памятниках славяно-русской письменности («Летописец вскоре» константинопольского патриарха Никифора) / Православный палестинский сборник. Вып. 97 (34). СПб., 1998). Из «Летописца вскоре» в летопись была взята первая дата русской истории - 6360 (852) г., а также перешли некоторые данные для летописных статей 6366 г., 6377 г., 6410 г.; 4) Житие Василия Нового. На этот источник впервые указал А.Н. Веселовский в 1889 г. Заимствование сделано в статье 6449 (941) г.; 5) Хронограф особого состава - гипотетический памятник русской историографии XI в., содержавший рассказ о всемирной истории; 6) Статья Епифания Кипрского о 12 камнях на ризе Иерусалимского первосвященника. Из этого произведения взято выражение «великая Скифь» (во введении и в статье 6415 (907) г.);

7) «Сказание о преложении книг на славянский язык», заимствования из него есть во введении и в статье 6409 (896) г.;

8) «Откровение» Мефодия Патарского, на него дважды ссылается летописец в рассказе о Югре под 6604 (1096) г. Это тот летописец, который ездил в Ладогу в 6622 (1114) г.;

9) «Поучение о казнях Божиих» - такое название дано А.А. Шахматовым поучению, находящемуся в статье 6576 (1068) г. В основу летописного поучения было положено «Слово о ведре и о казнях Божиих» (оно находится в Симеоновском Златоструе и в других списках Златоструя - сборнике произведений разных авторов, в том числе и Иоанна Златоуста). Вставка Поучения разрывает единый летописный рассказ о нашествии половцев и о выступлении против них Ярославичей (Начало: «Грѣхъ ради нашихъ пусти Богъ на ны поганыя, и побѣгоша русьскыи князи...»). Поучение занимает около двух страниц текста и завершается традиционной в таких случаях фразой: «Мы же на предълежащее паки възвратимся»; 10) Договоры русских с греками; 11) «Речь философа» под 6494 (986) г.; 12) Легенда об апостоле Андрее (она находится во введении). Работа по выявлению цитат из внелетописные источников была продолжена и после А.А. Шахматова (Г.М. Барац, Н.А. Мещерский).

Нестор - монах Киево-Печерского монастыря традиционно считается автором самого значительного летописного свода древнерусского периода - Повести временных лет. Этот свод, дошедший до нас в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, был создан якобы Нестором в начале XII в., точнее, в 1113 г. Кроме этого Нестор написал еще два произведения: Житие Бориса и Глеба и Житие Феодосия Печерского. После длительного изучения письменного наследия Нестора оказалось, что многие исторические факты, описанные в двух Житиях, расходятся с соответствующими летописными фактами: в Житии Бориса и Глеба князь Борис княжил во Владимире Волынском, а по летописи он княжил в Ростове; по Житию Феодосия Печерского Нестор пришел в монастырь при игумене Стефане, то есть между 1074 и 1078 гг., а согласно летописной статье 1051 г., он поступил в монастырь при игумене Феодосии. Таких примеров различного рода противоречий насчитывается до 10, все они давно известны в литературе, но объяснений не имеют.

Подлинные данные биографии Нестора немногочисленны, о них мы узнаем из Жития Феодосия: в Печерский монастырь он пришел при игумене Стефане (1074-1078 гг.) и до написания Жития Феодосия им было написано Житие Бориса и Глеба. В записях монахов Киево-Печерского монастыря начала XIII в. (имеется в виду не дошедшая до нас первоначальная редакция Киево-Печерского патерика) дважды упоминается о том, что Нестор работал над летописью: во втором послании монаха Поликарпа к архимандриту Киево-Печерского монастыря Акиндину читаем «Нестер, иже написа летописец», а в рассказе Поликарпа о святом Агапите враче - «блаженный Нестеръ в летописец написа». Таким образом, мы видим, что монахи монастыря, пускай в виде предания, знали о работе Нестора по созданию какого-то летописца. Обратите внимание, летописца, а не Повести временных лет. К этим бесспорным данным биографии Нестора можно прибавить еще один факт, полученный исследователями при анализе текста Жития Феодосия. Они обратили внимание на то, что в Житии не сообщается о перенесении мощей Феодосия в 1091 г., и при этом игумен Никон (1078-1088 гг.) упоминается как действующий глава монастыря. Из всего этого был сделан вывод о работе Нестора над Житием в конце 80-х гг. XI в. Итак, биографических данных немного. Тогда возникает вопрос, откуда все исследователи XVIII-XX вв. берут другие данные биографии Нестора (время его рождения - 1050 г., смерти - начало XII в.), в том числе и факт его работы над Повестью временных лет в начале XII в.? Все эти данные брались исследователями из двух, опубликованных в XVII в. книг, из Патерика Киево-Печерского и Синопсиса, где вся информация летописных статей 1051 г., 1074 г. и 1091 г. была использована без предварительного критического анализа для характеристики Нестора. Следует отметить, что по мере того, как изменялся текст Патерика, начиная с XIII в. и до XVII в., в нем появлялись самые разнообразные факты из жизни монахов XI в. Например, в издании Патерика 1637 г. появилось среди прочих дополнительных данных упоминание о младшем брате Феодосия. Как показал В.Н. Перетц, этот факт биографии Феодосия, как и другие подобные факты, являются плодом фантазии издателя Патерика Сильвестра Коссова. В 1661 г. в новом издании Патерика было опубликовано специально для этого написанное житие Нестора (в то время происходила местная канонизация Нестора). В Патерике Нестору приписано написание всей первой части памятника, что, конечно, не соответствует действительности. В тексте Жития Нестора никаких дат не указано, его биография характеризуется на основе летописных статей 1051 г., 1074 г., 1091 г., анализ которых показывает, что они принадлежат перу не одного, а, по крайней мере, двух монахов Киево-Печерского монастыря, и поэтому использовать данные этих статей для характеристики Нестора нельзя. Любопытно, как составитель Жития Нестора, работавший в XVII в., сумел снять противоречие между сообщением летописи под 1051 г. о появлении в монастыре некоего монаха 17-лет при игумене Феодосии и Житием Феодосия о приходе в монастырь Нестора при игумене Стефане: Нестор якобы пришел в монастырь при Феодосии 17-летним юношей и жил в монастыре мирянином, а иноческий образ он принял при Стефане. Надо отметить, что внешне такое объяснение вполне убедительно, но подобные рассуждения при снятии различного рода противоречий в письменных исторических источниках - мешают настоящему анализу этого источника. О времени смерти в Житии сообщается весьма туманно - «по летехъ временыхъ довольныхъ преставися на вечность». В Житии дана и общая характеристика летописи, которую якобы составил Нестор: «написа намъ о начале и первомъ строении Российскаго нашего мира», то есть все первые события нашей истории, описанные в летописи, принадлежат Нестору. Косвенное указание на время кончины Нестора находится в первой части Патерика, в рассказе об обстоятельствах внесения имени Феодосия в Синодик для всенародного поминовения, автором этого Синодика был также якобы Нестор. В этом рассказе встречаются имена конкретных исторических лиц, например, князя Святополка, сидевшего в Киеве в 1093-1113 гг., и даты (крайней датой указан 6620 (1114) г. - год поставления игумена Печерского монастыря Феоктиста, по инициативе которого имя Феодосия и было внесено в Синодик, на епископство в Чернигове). Если собрать все биографические данные Патерика, то получится достаточно полная биография Нестора: 17-летним пришел в Печерский монастырь при игумене Феодосии и до его смерти жил при монастыре, оставаясь мирянином; при игумене Стефане (1074-1078 гг.) пострижен в монахи и стал дьяконом; в 1091 г. был участником обретения мощей Феодосия; умер после 1112 г. О содержании летописца, написанного Нестором, Патерик также дает общую, но исчерпывающую информацию: весь рассказ о начальной истории России вместе с заголовком - Повесть временных лет - принадлежит Нестору, ему также принадлежат все сообщения о Печерском монастыре по 1112 г. включительно. Эта биография Нестора и характеристика его летописца - итог творческой деятельности нескольких поколений монахов Печерского монастыря, их домыслов, предположений, догадок, ошибок. Неуемная жажда знания, несмотря на полное отсутствие данных, об одном из своих славных собратьев - вот основа поиска.

Все исследователи XVIII-XX вв., говоря о Несторе, прямо или косвенно использовали данные Жития Нестора, созданного, как уже отмечалось, в XVII в., при этом они часто дополняли его на основе своих фантазий и предположений. Например, день памяти Нестора - 27 октября в некоторых книгах указывается как день его смерти, что, конечно, неверно. Приведу еще один пример того, как находили новые факты биографии Нестора. В.Н. Татищев впервые написал о том, что Нестор родился в Белоозере. Как выяснилось, этот мнимый факт биографии Нестора основан на недоразумении, точнее, на неправильном чтении Радзивиловской летописи, где под 6370 (862) г. в рассказе о князе Рюрике и его братьях читается следующий текст: «...седе в Ладозе старей Рюрикъ, а другий сиде у нас на Белеозере, а третий Труворъ въ Изборьске». В.Н. Татищев неправильное чтение Радзвиловской летописи - «сиде у нас на Белеозере» (должно быть - Синеус на Белеозере) - посчитал самохарактеристикой Нестора. Это ошибочное мнение В.Н. Татищева позволило одному из князей Белосельских-Белозерских считать Нестора своим земляком.

Говоря о Патерике необходимо упомянуть еще одно издание XVII в., где впервые появились различного рода домыслы относительно биографии Нестора - Синопсис. Патерик и Синопсис были самыми популярными книгами у русских читателей XVII-XIX вв., именно благодаря им фантастическая биография Нестора глубоко вошла в сознание нескольких поколений русских людей.

Если сравнить факты его реальной биографии и описываемых им событий, находящихся в Житии Феодосия, с данными летописного текста Н1ЛМ, то окажется, что не только исчезнут все известные до последнего времени противоречия в произведениях Нестора, но станет очевидным единство взглядов, высказанных им в этих произведениях. Над летописью Нестор первоначально работал в 1076 г., доведя погодное изложение событий до 1075 г. В Н1ЛМ окончание летописца Нестора не сохранилось (в ней описание событий, точнее, кончины Феодосия, обрывается, это произошло, скорей всего, из-за утраты последнего листа подлинника), окончание сохранилось в Тверской летописи, где читаем: «Въ лѣто 6583 <...> почата бысть дѣлати церкви камена въ Печерскомъ манастыры игуменомъ Стефаномъ демественикомъ, на основание Феодосиево». О завершении создания церкви в летописи не указано, а это произошло в 1077 г.

И в летописи, и в Житии Феодосия Нестор обращает особое внимание на события, происходившие в Тмутаракани. Можно предположить, что все тмутараканские известия принадлежат перу одного человека - Нестора. Фактом, подтверждающим существование летописца, составленного Нестором в 1070-е гг., является само существование летописного текста Н1ЛМ, где после известия 1074 г. мы видим случайные краткие записи событий, что даже позволило А.А. Шахматову предположить утрату текста в этом месте летописи. Летописец, созданный Нестором во второй половине 70-х гг. XI в., был положен в основание всего последующего новгородского летописания и потому сохранился в нем в более «чистом виде», чем в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях.

Известно, что творчество Нестора протекало в 70-80-е гг. XI в., поэтому уместно задать вопрос: а продолжал ли Нестор работу над летописью после создания своего летописца в 1076 г.? Отвечаю на этот вопрос положительно на основе следующих наблюдений: Нестор при написании своего труда в 1076 г. использовал внелетописный источник - Паремийник, этот же источник в виде цитат встречается в летописи до 1094 г., после чего заимствований из него больше нет. Еще А.А. Шахматов проанализировал цитаты из Паремийника и предположил, что все они были сделаны одним автором. Вполне возможно, что к этому произведению обращались два летописца. Первый летописец, работавший до Нестора, цитировал лишь первые предложения из той или иной паремии, при этом незначительный объем цитат не нарушал цельности летописного рассказа, цитаты вносили только уточнения при характеристике князя или события. Нестор работал с Паремийником несколько иначе: все его цитаты являются составной и в какой-то степени неразрывной частью достаточно обширных по объему отступлений, чаще всего богословского содержания, которыми он завершал летописные статьи того или иного года. Когда же Нестор стал описывать события как очевидец, а такие записи он делал с 70-х до середины 90-х гг. XI в., то он использовал цитаты из Паремийника также в объемных отступлениях, чаще всего в похвалах князьям, создавая при этом литературные портреты «похваляемых». Подобно цитатам из Паремийника, известия о событиях, происходивших в Тмутаракани, прослеживаются по 1094 г. включительно.

Представленный в данном учебном пособии вариант биографии Нестора - предварителен, но только на основе восстановленного текста, внесенного Нестором в русскую летопись, можно будет воссоздать в общих чертах его жизненный путь, который будет значительно отличаться, хотя бы в хронологии, от широко распространенного в литературе.

Источники : ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Вып. 1-2. Л., 1926-1927; ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 1998; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов - Под ред. и с пред. А.Н. Насонова. М.; Л., 1950 (репринт 2000 г. как 3 том ПСРЛ); Житие Феодосия Печерского // Успенский сборник XII-XIII вв. - Изд. подгот. О.А. Князевская, В.Г. Демьянов, М.В. Ляпон. Под ред. С.И. Коткова. М., 1971; Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси: начало русской литературы: XI - начало XII века. М., 1978; Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод и комментарии Д.С. Лихачева. СПб., 1996.

Литература : Шлёцер А.-Л. Нестор: русские летописи на древнеславянском языке... Ч. I-III. СПб., 1809-1819; Шахматов А.А. Разыскания о русских древнейших летописных сводах. СПб., 1908; Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938; Приселков М.Д. Нестор-летописец: опыт историко-литературной характеристики. Пб., 1923; Алешковский М.Х. Повесть временныхлет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971; Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М. 1977; Лихачев Д. С. Текстология: на материале русской литературы X-XVII веков. 2-е изд. Л., 1983; Данилевский И.Н. Библеизмы Повести временных лет // Герменевтика древнерусской литературы X-XVI вв. Сб. 3. М., 1992. С. 75-103; Зиборов В.К. О летописи Нестора. Основной летописный свод в русском летописании. XI в. Л., 1995; Романовы и Рюриковичи (о родословной легенде Рюриковичей) // Сб.: Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. С. 47-54.

Примечания

. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб., 1996, с. 166, рис. 3.

. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб., 1996, с. 83, рис. 1.

При цитировании буква «ѣ» заменена буквой «е».

В Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, вместе с другими ценнейшими рукописями хранится летопись, которая называется Лаврентьевской , по имени человека, переписавшего ее в 1377 году. “Аз (я) худой, недостойный и многогрешный раб божий Лаврентий мних (монах)”,- читаем мы на последней странице.
Книга эта написана на “хартии “, или “телятине “,- так называли на Руси пергамент : особым образом обработанную телячью кожу. Летопись, видно, много читали: ее листы обветшали, во многих местах следы восковых капель от свечей, кое-где стерлись красивые, ровные строчки, в начале книги бегущие через всю страницу, дальше разделенные на два столбца. Много видела эта книга на своем шестисотлетнем веку.

В Рукописном отделе Библиотеки Академии наук в Санкт-Петербурге хранится Ипатьевская летопись . Она была передана сюда в XVIII веке из знаменитого в истории русской культуры Ипатьевского монастыря под Костромой. Написана она в XIV веке. Это большая книга в тяжелом переплете из двух деревянных досок, обтянутых потемневшей кожей. Пять медных “жуков” украшают переплет. Вся книга написана от руки четырьмя разными почерками - значит, над ней работало четыре писца. Писана книга в два столбца черными чернилами с киноварными (ярко-красными) заглавными буквами. Особенно красив второй лист книги, на котором начинается текст. Он весь написан киноварью, словно пламенеет. Заглавные же буквы выведены, напротив, черными чернилами. Много потрудились писцы, создавая эту книгу. С благоговением приступали они к работе. “Летописец Русский с богом починаем. Отче благий”,- написал писец перед текстом.

Самый древний список русской летописи сделан на пергаменте в XIV веке. Это Синодальный список Новгородской Первой летописи. Его можно увидеть в Историческом музее в Москве. Он принадлежал Московской синодальной библиотеке, отсюда его название.

Интересно посмотреть иллюстрированную Радзивиловскую , или Кенигсбергскую, летопись. Одно время она принадлежала панам Радзивилам и была обнаружена Петром Первым в Кенигсберге (ныне Калининграде). Теперь эта летопись хранится в Библиотеке Академии наук в Санкт-Петербурге. Написана она полууставом в конце XV века, по-видимому, в Смоленске. Полуустав - почерк более быстрый и простой, чем торжественный и медлительный устав, но тоже очень красивый.
Радзивиловскую летопись украшает 617 миниатюр! 617 рисунков в цвете - цвета яркие, жизнерадостные - иллюстрируют то, что описано на страницах. Тут можно увидеть и войска, идущие в поход с развевающимися стягами, и битвы, и осады городов. Тут изображены князья, восседающие на “столах”,- столы, служившие троном, в самом деле напоминают нынешние небольшие столики. А перед князем стоят послы со свитками речей в руках. Укрепления русских городов, мосты, башни, стены с “заборблами”, “порубы”, то есть темницы, “вежи” - кибитки кочевников - все это можно наглядно представить по чуть-чуть наивным рисункам Радзивиловской летописи. А что говорить об оружии, доспехах,- они изображены здесь с избытком. Недаром один исследователь назвал эти миниатюры “окнами в исчезнувший мир”. Очень большое значение имеет соотношение рисунков и листа, рисунков и текста, текста и полей. Все сделано с большим вкусом. Ведь каждая рукописная книга - произведение искусства, а не только памятник письменности.

Таковы самые древние списки русских летописей. Они называются “списками” потому, что переписаны с более древних, не дошедших до нас летописей.

Как писались летописи

Текст любой летописи состоит из погодных (составленных по годам) записей. Каждая запись начинается: “В лето такое-то”, и далее следует сообщение о том, что случилось в данное “лето”, то есть год. (Года считались “от сотворения мира”, и чтобы получить дату по современному летосчислению, надо вычесть цифру 5508 или 5507.) Сообщения бывали длинными, развернутыми повестями, а бывали и очень короткими- вроде: “В лето 6741 (1230) подписана (расписана) бысть церковь святые Богородицы в Суздале и измощена мрамором разноличным”, “В лето 6398 (1390) бысть мор во Пскове, яко же (как) не бывал таков; где бо единому выкопали, ту и пятеро и десятеро положиши”, “В лето 6726 (1218) тишина бысть”. Писали и так: “В лето 6752 (1244) не бысть ничтоже” (то есть ничего не было).

Если в один год произошло несколько событий, то летописец соединял их словами: “в то же лето” или “того же лета”.
Записи, относящиеся к одному году, называются статьей . Статьи шли подряд, выделяясь лишь красной строкой. Только некоторым из них летописец давал заглавия. Таковы повести об Александре Невском, князе Довмонте, о Донской битве и некоторые другие.

На первый взгляд может показаться, что летописи так и велись: год за годом добавлялись всё новые записи, словно бусины нанизывались на одну нить. Однако это не так.

Дошедшие до нас летописи - очень сложные произведения по русской истории. Летописцы были публицистами и историками. Их волновали не только современные им события, но и судьбы родины в прошлом. Они делали погодные записи о том, что происходило при их жизни, и добавляли в записи предшествующих летописцев новые сообщения, которые они находили в других источниках. Эти добавления они вставляли под соответствующими годами. В результате всех добавлении, вставок и использования летописцем летописей своих предшественников получался “свод “.

Возьмем пример. Рассказ Ипатьевской летописи о борьбе Изяслава Мстиславича с Юрием Долгоруким за Киев в 1151 году. В этом рассказе три главных участника: Изяслав, Юрий и оын Юрия - Андрей Боголюбский. У каждого из этих князей был свой летописец. Летописец Изяслава Мстиславича восхищался умом и военной хитростью своего князя. Летописец Юрия подробно описал, как Юрий, будучи не в состоянии пройти вниз по Днепру мимо Киева, пустил ладьи через Долобское озеро. Наконец в летописи Андрея Боголюбского описывается доблесть Андрея в битве.
После смерти всех участников ообытий 1151 года их летописи попали к летописцу нового киевского князя. Он соединил их известия в своем своде. Получился яркий и очень полный рассказ.

Но как же удалось исследователям выделить из поздних летописей более древние своды?
Помог этому метод работы самих летописцев. Наши древние историки относились с большим уважением к записям своих предшественников, так как видели в них документ, живое свидетельство о “прежде бывшем”. Поэтому они не переделывали текста полученных ими летописей, а только отбирали в них интересующие их известия.
Благодаря бережному отношению к работе предшественников известия XI-XIV веков сохранены почти в неизменном виде даже в сравнительно поздних летописях. Это и позволяет их выделить.

Очень часто летописцы, как настоящие ученые, указывали, откуда они получили известия. “Когда я пришел в Ладогу, рассказали мне ладожане…”, “Се же слышал от самовидца”,- писали они. Переходя от одного письменного источника к другому, они отмечали: “А се от иного летописца” или: “А се с другого, старого”, то есть списано с другой, старой летописи. Много есть таких интересных приписок. Летописец-пскович, например, делает заметку киноварью против того места, где он рассказывает о походе славян на греков: “О сем писано в чудесах Стефана Сурожского”.

Летописание с самого своего возникновения не было личным делом отдельных летописцев, которые в тиши своих келий, в уединении и безмолвии записывали события своего времени.
Летописцы всегда находились в самой гуще событий. Они сидели в боярском совете, присутствовали на вече. Они сражались “подле стремени” своего князя, сопровождали, его в походы, были очевидцами и участниками осад городов. Наши древние историки выполняли посольские поручения, следили за строительством городских укреплений и храмов. Они всегда жили общественной жизнью своего времени и чаще всего занимали высокое положение в обществе.

В летописании принимали участие князья и даже княгини, княжеские дружинники, бояре, епископы, игумены. Но были среди них и простые монахи, и священники городских приходских церквей.
Летописание было вызвано общественной необходимостью и отвечало общественным требованиям. Оно велось по повелению того или иного князя, или епископа, или посадника. В нем отразились политические интересы равных центров - княжеству городов. В них запечатлелась острая борьба разных социальных групп. Летопись никогда не была бесстрастна. Она свидетельствовала о заслугах и добродетелях, она обвиняла в нарушении прав и законности.

Даниил Галицкий обращается к летописи, чтобы засвидетельствовать измену “льстивых” бояр, которые “Даниила князем себе называли; а сами всю землю держали”-. В острый момент борьбы “печатник” (хранитель печати) Даниила отправился “исписать грабительства нечестивых бояр”. Несколько лет спустя сын Даниила Мстислав велел занести в летопись измену жителей Берёстья (Бреста) “и вписал я в летопись крамолы их”,- пишет летописец. Весь свод Даниила Галицкого и его ближайших преемников - это повесть о крамоле и “многих мятежах” “лукавых бояр” и о доблестях галицких князей.

Иначе дело обстояло в Новгороде. Там победила боярская партия. Прочитайте запись Новгородской Первой летописи об изгнании Всеволода Мстиславича в 1136 году. Вы убедитесь, что перед вами настоящий обвинительный акт против князя. Но это только одна статья из свода. После событий 1136 года было пересмотрено все летописание, которое до того велось под покровительством Всеволода и его отца Мстислава Великого.
Прежнее название летописи, “Русский временник”, было переделано в “Софийский временник”: летопись велась при соборе святой Софии - главном общественном здании Новгорода. Среди некоторых дополнений была сделана запись: “Прежде Новгородская волость, а потом Киевская”. Древностью Новгородской “волости” (слово “волость” означало и “область” и “власть”) летописец обосновывал независимость Новгорода от Киева, его право избирать и изгонять князей по своей воле.

Политическая идея каждого свода выражалась по-своему. Очень ярко она высказана в своде 1200 года игумена Выдубицкого монастыря Моисея. Свод составлен в связи с торжеством по случаю окончания грандиозного по тому времени инженерно-технического сооружения - каменной стены для предохранения горы у Выдубицкого монастыря от размыва водами Днепра. Вам, наверное, будет небезынтересно прочитать подробности.

Стена была поставлена на средства Рюрика Ростиславича, великого князя киевского, который имел “любовь несытну ко зданью” (к созиданию). Князь нашел “подходящего для подобного дела художника”, “мастера не проста”, Петра Милонега. Когда стена была “совершена”, в монастырь приехал Рюрик со всей семьей. После молитвы “о приятии труда его” он сотворил “пир не мал” и “накормил игуменов и всякого чина церковного”. На этом торжестве игумен Моисей выступил с вдохновенной речью. “Дивно днесь видят очи наши,- говорил он.- Ибо многие прежде нас жившие желали видеть то, что мы видим, и не видели, и слышать не сподобились”. Несколько самоуничиженно, по обычаю того времени, игумен обратился к князю: “Нашея грубости писание прими, как дар словесен на похваление добродетели княжения твоего”. Он говорил далее о князе, что его “держава самовластная” сияет “паче (больше) звезд небесных”, она “не только в Русских концах ведома, но и сущим в море далече, ибо по всей земле прошла слава о христолюбивых делах” его. “Не на берегу стоя, но на стене создания твоего, пою тебе песнь победную”,- восклицает игумен. Он называет постройку стены “новым чудом” и говорит, что “кыяне”, то есть жители Киева, стоят теперь на стене и “отовсюду веселие в душу им входит и мнится им яко (будто) аера достигше” (то есть, что они парят в воздухе).
Речь игумена - образец высокого витийственного, то есть ораторского, искусства того времени. Ею кончается свод игумена Моисея. Прославление Рюрика Ростиславича связано с восхищением мастерством Петра Милонега.

Летописям придавалось огромное значение. Поэтому составление каждого нового свода было связано с важным событием в общественной жизни того времени: со вступлением на стол князя, освящением собора, учреждением епископской кафедры.

Летопись была официальным документом . На нее ссылались при разного рода переговорах. Например, новгородцы, заключая “ряд”, то есть договор, с новым князем, напоминали ему о “старине и пошлине” (об обычаях), о “Ярославлих грамотах” и своих правах, записанных в новгородских летописях. Русские князья, отправляясь в Орду, возили с собой летописи и по ним обосновывали свои требования, решали споры. Звенигородский князь Юрий, сын Дмитрия Донского, доказывал свои права на московское княжение “летописцами и старыми списками и духовною (завещанием) отца своего”. Высоко ценились люди, которые могли “говорить” по летописям, то есть хорошо знали их содержание.

Летописцы сами понимали, что они составляют документ, который должен был сохранить в памяти потомков то, чему они были свидетелями. “Да и сие не забвенно будет в последних родах” (в следующих поколениях), “Да сущим по нас оставим, да не до конца забвенно будет”,- писали они. Документальность известий они подтверждали документальным материалом. Они использовали дневники походов, донесения “сторожей” (лазутчиков), письма, разного рода грамоты (договорные, духовные, то есть завещания).

Грамоты всегда производят впечатление своей подлинностью. Кроме того, они раскрывают подробности быта, а иногда и духовный мир людей Древней Руси.
Такова, например, грамота волынского князя Владимира Васильковича (племянника Даниила Галицкого). Это - завещание. Оно написано смертельно больным человеком, понимавшим, что конец его близок. Завещание касалось жены князя и его падчерицы. На Руси был обычай: княгиня после смерти мужа постригалась в монастырь.
Грамота начинается так: “Се аз (я) князь Владимир, сын Васильков, внук Романов пишу грамоту”. Далее перечисляются города и села, которые он давал княгине “по своем животе” (то есть после жизни: “живот” означало “жизнь”). В конце князь пишет: “Если захочет в черницы пойти, пусть идет, если не захочет идти, а как ей любо. Мне не восстать смотреть, что кто будет чинить (делать) по моем животе”. Падчерице своей Владимир назначил опекуна, но велел ему “не отдавать ее замуж неволею ни за кого”.

Летописцы вставляли в своды произведения самых разных жанров - поучения, проповеди, жития святых, исторические повести. Благодаря привлечению разнообразного материала летопись стала огромной энциклопедией, включающей сведения о жизни и культуре Руси того времени. “Если хочешь все узнать, прочти летописца старого Ростовского”,- писал суздальский епископ Симон в широко когда-то известном сочинении начала XIII века - в “Киево-Печерском патерике”.

Для нас русская летопись - неисчерпаемый источник сведений по истории нашей страны, подлинная сокровищница знаний. Поэтому мы с огромной благодарностью относимся к людям, которые сохранили для нас сведения о былом. Нам чрезвычайно драгоценно все, что мы можем о них узнать. Нас особенно трогает, когда со страниц летописи доносится до нас голос летописца. Ведь наши древнерусские писатели, как и зодчие и живописцы, были очень скромны и редко называли себя. Но иногда, словно забывшись, они говорят о себе в первом лице. “Случилось и мне грешному тут же быть”,- пишут они. “Аз многие словеса слышал, еже (которые) и вписал в летописаньи сем”. Иногда летописцы вносят сведения о своей жизни: “В то же лето поставили меня попом”. Эту запись о себе сделал священник одной из новгородских церквей Герман Воята (Воята - сокращение от языческого имени Воеслав).

Из упоминаний летописца о себе в первом лице мы узнаем, присутствовал ли он при описываемом событии или слышал о случившемся из уст “самовидцев”, нам становится ясно, какое положение занимал он в обществе того времени, каково его образование, где он жил и многое другое. Вот он пишет, как в Новгороде стража стояла у городских ворот, “а другие на оной стороне”, и мы понимаем, что это пишет житель Софийской стороны, где был “город”, то есть детинец, кремль, а правая, Торговая сторона была “другая”, “она я”.

Иногда присутствие летописца ощущается в описании явлений природы. Он пишет, например, как “выло” и “стучало” замерзающее Ростовское озеро, и мы можем представить себе, что он был где-то на берегу в это время.
Бывает, что летописец выдает себя в грубоватом просторечье. “А он пролгался”,- пишет пскович об одном князе.
Летописец постоянно, даже не упоминая о себе, все же словно незримо присутствует на страницах своего повествования и заставляет нас смотреть его глазами на происходившее. Особенно явственно звучит голос летописца в лирических отступлениях: “О горе, братья!” или: “Кто не подивится тому, кто не восплачет!” Иногда наши древние историки передавали свое отношение к событиям в обобщенных формах народной мудрости - в пословицах или в поговорках. Так, летописец-новгородец, говоря, как сместили с должности одного из посадников, добавляет: “Кто копает под другим яму, сам в нее ввалится”.

Летописец не только рассказчик, он и судья. Он судит по нормам очень высокой морали. Его постоянно волнуют вопросы добра и зла. Он то радуется, то негодует, восхваляет одних и порицает других.
Последующий “сводчик” соединяет противоречивые точки зрения своих предшественников. Изложение становится полнее, разностороннее, спокойнее. В нашем сознании вырастает эпический образ летописца - мудрого старца, который бесстрастно зрит на суету мира. Этот образ гениально воспроизвел А. С. Пушкин в сцене Пимена и Григория. Этот образ жил уже в сознании русских людей в древности. Так, в Московской летописи под 1409 годом летописец вспоминает “начального летословца Киевского”, который все “временнобогатства” земные (то есть всю суетность земную) “не обинуяся показует” и “без гнева” описывает “все доброе и недоброе”.

Над летописями трудились не только летописцы, но и простые писцы.
Если вы посмотрите на древнерусскую миниатюру, изображающую писца, вы увидите, что он сидит на “стульце ” с подножием и держит на коленях свиток или пачку перегнутых в два - четыре раза листов пергамента или бумаги, на которых он пишет. Перед ним на низком столике стоит чернильница и песочница. В те времена непросохшие чернила присыпали песком. Тут же на столике лежит перо, линейка, ножик для чинки перьев и подчистки неисправных мест. На подставке лежит книга, с которой он списывает.

Труд писца требовал большого напряжения и внимания. Писцы работали нередко от рассвета до темноты. Им мешали усталость, болезни, чувство голода и желание спать. Чтобы немного отвлечься, они делали приписки на полях своих рукописей, в которых изливали свои жалобы: “Ох, ох, голова мя болить, не могу писати”. Иногда писец просит бога рассмешить его, так как его мучает дремота и он боится, что сделает ошибку. А тут еще попадется “лихое перо, невольно им писати”. Под влиянием голода писец делал ошибки: вместо слова “хлябь” писал “хлеб”, вместо “купель” - “кисель”.

Неудивительно, что писец, дописав последнюю страницу, передает свою радость припиской: “Аки заяц рад, сети избег, так рад писец, последнюю страницу дописав”.

Длинную и очень образную приписку сделал монах Лаврентий, закончив свой труд. В этой приписке чувствуется радость свершения большого и важного дела: “Радуется купец прикуп сотворив, и кормчий в отишье пристав, и странник в отечество свое пришед; так же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам. Тако ж и аз худый недостойный и многогрешный раб божий Лаврентий мних… А ныне, господа отцы и братья, оже ся (если) где описал или переписал, или не дописал, чтите (читайте), исправляя бога деля (ради бога), а не кляните, занеже (так как) книги ветшаны, а ум молод, не дошел”.

Древнейший дошедший до нас русский летописный свод называется “Повестью временных лет” . Он доводит свое изложение до второго десятилетия XII века, но до нас он дошел лишь в списках XIV и последующих веков. Составление “Повести временных лет” относится к XI - началу XII веков, к тому времени, когда Древнерусское государство с центром в Киеве было относительно едино. Вот почему у авторов “Повести” был такой широкий охват событий. Их интересовали вопросы, представлявшие значение для всей Руси в целом. Они остро сознавали единство всех русских областей.

В конце XI века благодаря экономическому развитию русских областей происходит их обособление в самостоятельные княжества. У каждого княжества появляются свои политические и экономические интересы. Они начинают соперничать с Киевом. Каждый стольный город стремится подражать “матери городов русских”. Достижения искусства, зодчества и литературы Киева оказываются образцом для областных центров. Культура Киева, распространяясь на все области Руси XII столетия, попадает на подготовленную почву. В каждой области были до того свои самобытные традиции, свои художественные навыки и вкусы, уходившие в глубокую языческую древность и тесно связанные с народными представлениями, привязанностями, обычаями.

Из соприкосновения несколько аристократической культуры Киева с народной культурой каждой области выросло многообразное древнерусское искусство, единое и благодаря славянской общности, и благодаря общему образцу - Киеву, но везде разное, самобытное, непохожее на соседа.

В связи с обособлением русских княжеств ширится и летописание. Оно развивается в таких центрах, где до XII века велись разве что разрозненные записи, например в Чернигове, Переяславе Русском (Переяслав-Хмельницкий), в Ростове, Владимире на Клязьме, в Рязани и в других городах. Каждый политический центр чувствовал теперь острую необходимость иметь свое летописание. Летопись стала необходимым элементом культуры. Нельзя было жить без своего собора, без своего монастыря. Точно так же нельзя было жить без своей летописи.

Обособление земель сказалось на характере летописания. Летопись становится уже по охвату событий, по кругозору летописцев. Она замыкается рамками своего политического центра. Но и в этот период феодальной раздробленности не забывалось общерусское единство. В Киеве интересовались событиями, которые происходили в Новгороде. Новгородцы присматривались к тому, что делается во Владимире и Ростове. Владимирцев волновала судьба Переяславля Русского. И конечно, все области обращались к Киеву.

Этим объясняется, что в Ипатьевской летописи, то есть в южнорусском своде, мы читаем о событиях, имевших место в Новгороде, во Владимире, в Рязани и т.д. В северо-восточном своде - в Лаврентьевской летописи рассказывается о том, что происходило в Киеве, Переяславле Русском, Чернигове, Новгороде-Северском и в других княжествах.
Больше других замкнулась в узких пределах своей земли Новгородская и Галицко-Волынская летописи, но и там мы найдем известия о событиях общерусских.

Областные летописцы, составляя свои своды, начинали их с “Повести временных лет”, где рассказывалось о “начале” Русской земли, и следовательно, о начале каждого областного центра. “Повесть временных лет* поддерживала у наших историков сознание общерусского единства.

Наиболее красочной, художественной по изложению была в XII веке Киевская летопись , вошедшая в Ипатьевский список. Она вела последовательное изложение событий от 1118 до 1200 года. Этому изложению была предпослана “Повесть временных лет”.
Киевская летопись - летопись княжеская. В ней много повестей, в которых главным действующим лицом был тот или другой князь.
Перед нами проходят рассказы о княжеских преступлениях, о нарушении клятв, о разорении владений враждующих князей, об отчаянии жителей, о гибели огромных художественных и культурных ценностей. Читая Киевскую летопись, мы словно слышим звуки труб и бубнов, треск ломающихся копий, видим облака пыли, скрывающие и всадников и пеших. Но общий смысл всех этих полных движения, запутанных рассказов глубоко гуманный. Летописец настойчиво восхваляет тех князей, которые “не любят кровопролития” и в то же время исполнены доблести, желания “пострадать” за Русскую землю, “всем сердцем желают ей добра”. Таким образом создается летописный идеал князя, который отвечал народным идеалам.
С другой стороны, в Киевской летописи звучит гневное осуждение нарушителей порядка, клятвопреступников, князей, которые начинают напрасные кровопролития.

Летописание в Новгороде Великом началось еще в XI веке, но окончательно оформилось в XII веке. Первоначально оно, как и в Киеве, было летописанием княжеским. Особенно много сделал для Новгородской летописи сын Владимира Мономаха Мстислав Великий. После него летопись велась при дворе Всеволода Мстиславича. Но Всеволода новгородцы изгнали в 1136 году, и в Новгороде установилась вечевая боярская республика. Летописание перешло ко двору новгородского владыки, то есть архиепископа. Оно велось при соборе святой Софии и в некоторых городских церквах. Но от этого оно отнюдь не стало церковным.

Новгородская летопись всеми корнями уходит в народную толщу. Она грубовата, образна, пересыпана пословицами и сохранила даже в написании характерное “цокание”.

Большая часть повествования ведется в форме кратких диалогов, в которых нет ни одного лишнего слова. Вот небольшой рассказ о споре князя Святослава Всеволодовича, сына Всеволода Большое Гнездо, с новгородцами из-за того, что князь хотел сместить неугодного ему новгородского посадника Твердислава. Спор этот происходил на вечевой площади в Новгороде в 1218 году.
“Князь же Святослав прислал своего тысяцкого на вече, речё (говоря): “Не могу быть с Твердиславом и отнимаю от него посадничество”. Рекоша же новгородцы: “Е (есть) ли вина его?” Он же рече: “Без вины”. Рече Твердислав: “Тому еемь рад, оже (что) вины моей нету; а вы, братья, в посадничестве и в князех” (то есть новгородцы вправе давать и снимать посадничество, приглашать и выгонять князей). Новгородцы же отвещаша: “Княже, оже нету зины его, ты к нам крест целовал без вины мужа не лишити (не снимать с должности); а тебе ся кланяем (кланяемся), а се наш посадник; а в то ся не вдадим” (а на то мы не пойдем). И бысть мир”.
Вот так кратко и твердо отстояли новгородцы своего посадника. Формула “А тебе ся кланяем” не означала поклонов с просьбой, а, напротив, кланяемся и говорим: иди прочь. Святослав это отлично понял.

Новгородский летописец описывает вечевые волнения, смены князей, постройки церквей. Его интересуют все мелочи жизни родного города: погода, недород, пожары, цены на хлеб и на репу. Даже о борьбе с немцами и шведами летописец-новгородец рассказывает деловито, кратко, без лишних слов, без каких-либо прикрас.

Новгородское летописание можно сопоставить с новгородской архитектурой, простой и суровой, и с живописью - сочной и яркой.

В XII веке возникает летописное дело и на северо-востоке - в Ростове и во Владимире. Эта летопись вошла в свод, переписанный Лаврентием. Она также открывается “Повестью временных лет”, которая попала на северо-восток с юга, но не из Киева, а из Переяславля Русского - вотчины Юрия Долгорукого.

Владимирское летописание велось при дворе епископа при Успенском соборе, построенном Андреем Боголюбским. Это наложило на него свой отпечаток. В нем много поучений, религиозных размышлений. Герои произносят длинные молитвы, но редко ведут друг с другом живые и краткие разговоры, которых так много в Киевской и особенно в Новгородской летописи. Владимирская летопись суховата и в то же время многоречива.

Но во владимирском летописании сильнее чем где-либо прозвучала мысль о необходимости собирания Русской земли в одном центре. Для владимирского летописца этим центром, разумеется, был Владимир. И он настойчиво проводит мысль о главенстве города Владимира не только среди других городов края - Ростова и Суздаля, но и в системе русских княжеств в целом. Владимирскому князю Всеволоду Большое Гнездо присваивается впервые в истории Руси титул великого князя. Он становится первым среди прочих князей.

Летописец изображает владимирского князя не столько смелым воином, сколько строителем, рачительным хозяином, строгим и справедливым судьей, добрым семьянином. Владимирское летописание становится все более торжественным, как торжественны владимирские соборы, но ему не хватает высокого художественного мастерства, которого достигли владимирские зодчие.

Под 1237 годом в Ипатьевской летописи киноварью горят слова: “Побоище Батыево”. В других летописях также выделено: “Батыева рать”. После татарского нашествия летописание прекратилось в целом ряде городов. Однако, заглохнув в одном городе, оно подхватывалось в другом. Оно становится короче, беднее по форме и известиям, но не замирает.

Основная тема русских летописей XIII века - ужасы татарского нашествия и последующего ига. На фоне довольно скупых записей выделяется повесть об Александре Невском, написанная южнорусским летописцем в традициях киевского летописания.

Владимирская великокняжеская летопись переходит в Ростов, он меньше пострадал от разгрома. Здесь летопись велась при дворе епископа Кирилла и княгини Марии.

Княгиня Мария была дочерью убитого в Орде князя Михаила Черниговского и вдовой погибшего в битве с татарами на реке Сити Василька Ростовского. Это была выдающаяся женщина. Она пользовалась огромным почетом и уважением в Ростове. Когда князь Александр Невский приезжал в Ростов, он кланялся “святей Богородице и епископу Кириллу и великой княгине” (то есть княгине Марии). Она же “чтила князя Александра с любовью”. Мария присутствовала при последних минутах жизни брата Александра Невского - Дмитрия Ярославича, когда он, по обычаю того времени, постригался в чернецы и в схиму. Смерть ее описана в летописи так, как обычно описывали кончину только выдающихся князей: “Того же лета (1271) бысть знамение в солнци, яко (будто) погибнути ему всему до обеда и пакы (снова) наполнится. (Вы понимаете, речь идет о солнечном затмении.) Тое же зимы преставися благоверная, христолюбивая княгиня Василькова месяца декабря в 9 день, яко (когда) литургию поют по всему городу. И предаст душу тихо и нетрудно, безмятежно. Слышаша вси люди града Ростова преставление ее и стекошася вси люди в монастырь святого Спаса, епископ Игнатий и игумены, и попы, и клирцы, певше над нею обычные песнопения и по-гребоша ю (ее) у святого Спаса, в ее монастыре, с многими слезами”.

Княгиня Мария продолжала дело отца и мужа. По ее указанию в Ростове было составлено житие Михаила Черниговского. Она построила в Ростове церковь “во имя его” и установила ему церковный праздник.
Летописание княгини Марии проникнуто идеей необходимости крепко стоять за веру и независимость родины. В нем рассказывается о мученической смерти русских князей, стойких в борьбе с врагом. Таким выведен Василёк Ростовский, Михаил Черниговский, рязанский князь Роман. После описания его лютой казни идет воззвание к русским князьям: “О возлюбленные князья русские, не прельщайтесь пустою и обманчивою славою света сего…, возлюбите правду и долготерпение и чистоту”. Роман ставится в пример русским князьям: мученичеством он приобрел себе царствие небесное вместе “со сродником своим Михаилом Черниговским”.

В рязанском летописании времен татарского нашествия события рассматриваются под другим углом. В нем звучит обвинение князей в том, что они виновники несчастий татарского разорения. Обвинение прежде всего касается владимирского князя Юрия Всеволодовича, который не послушал мольбы рязанских князей, не пошел им на помощь. Ссылаясь на библейские пророчества, рязанский летописец пишет, что еще “прежде сих”, то есть до татар, “отнял господь у нас силу, а недоумение и грозу и страх и трепет вложил в нас за грехи наши”. Летописец высказывает мысль, что Юрий “уготовал путь” татарам княжескими усобицами, Липецкой битвой, и теперь за эти грехи русские люди терпят казнь божию.

В конце XIII - начале XIV века развивается летописание в городах, которые, выдвинувшись в это время, начинают оспаривать друг у друга великое княжение.
Они продолжают мысль владимирского летописца о верховенстве своего княжества в Русской земле. Такими городами были Нижний Новгород, Тверь и Москва. Их своды отличаются широтой. Они соединяют летописный материал разных областей и стремятся стать общерусскими.

Нижний Новгород стал стольным городом в первой четверти XIV века при великом князе Константине Васильевиче, который “честно и грозно боронил (оборонял) отчину свою от сильнее себя князей”, то есть от князей московских. При его сыне, великом князе суздальско-нижегородском Дмитрии Константиновиче, в Нижнем Новгороде устанавливается вторая на Руси архиепископия. До этого только владыка новгородский имел сан архиепископа. Архиепископ подчинялся в церковном отношении непосредственно греческому, то есть византийскому патриарху, тогда как епископы были подчинены митрополиту всея Руси, который в это время уже жил в Москве. Вы сами понимаете, насколько было важно с политической точки зрения для нижегородского князя, чтобы церковный пастырь его земли не зависел от Москвы. В связи с учреждением архиепископии была составлена летопись, которая называется Лаврентьевской. Лаврентий, инок Благовещенского монастыря в Нижнем Новгороде, составил ее для архиепископа Дионисия.
Летопись Лаврентия уделила большое внимание основателю Нижнего Новгорода Юрию Всеволодовичу, владимирскому князю, погибшему в битве с татарами на реке Сити. Лаврентьевская летопись - бесценный вклад Нижнего Новгорода в русскую культуру. Благодаря Лаврентию мы имеем не только самый древний список “Повести временных лет”, но и единственный список “Поучения Владимира Мономаха детям”.

В Твери летопись велась с XIII по XV век и наиболее полно сохранилась в Тверском сборнике, Рогожском летописце и в Симеоновской летописи. Начало летописания ученые связывают с именем тверского епископа Симеона, при котором была построена “великая соборная церковь” Спаса в 1285 году. В 1305 году великий князь Михаил Ярославич Тверской положил начало великокняжескому летописанию в Твери.
В Тверской летописи много записей о постройках церквей, о пожарах и междоусобных бранях. Но в историю русской литературы тверская летопись вошла благодаря ярким повестям об убиении тверских князей Михаила Ярославича и Александра Михайловича.
Тверской летописи мы обязаны и красочным рассказом о восстании в Твери против татар.

Первоначальное летописание Москвы ведется при Успенском соборе, построенном в 1326 году митрополитом Петром, первым митрополитом, который стал жить в Москве. (До того митрополиты жили в Киеве, с 1301 года - во Владимире). Записи московских летописцев были краткими и суховатыми. Они касались постройки и росписей церквей - в Москве в это время велось большое строительство. Они сообщали о пожарах, о болезнях, наконец, о семейных делах великих князей московских. Однако постепенно - это началось уже после Куликовской битвы - летописание Москвы выходит из узких рамок своего княжества.
По своему положению главы русской церкви митрополит интересовался делами всех русских областей. При его дворе собирались областные летописи в копиях или в подлинниках, летописи свозились из монастырей и соборов. На основании всего собранного материала в 1409 году в Москве был создан первый общерусский свод . В него вошли известия из летописей Великого Новгорода, Рязани, Смоленска, Твери, Суздаля и других городов. Он осветил историю всего русского народа еще до объединения всех русских земель вокруг Москвы. Свод послужил идейной подготовкой для этого объединения.

Летопись – древнерусское сочинение по отечественной истории, состоящее из погодных известий. Например: "В лето 6680. Преставися благоверный князь Глеб Кыевьскыи" ("В 1172 году. Скончался благоверный князь Глеб Киевский"). Известия могут быть краткими и пространными, включая в свой состав жития, повести и сказания.

Летописец – термин, имеющий два значения: 1) автор летописи (например, Нестор-летописец); 2) небольшая по объему или по тематическому охвату летопись (например, Владимирский летописец). Летописцами часто называют памятники местного или монастырского летописания.

Летописный свод – реконструируемый исследователями этап в истории летописания, для которого характерно создание новой летописи путем соединения ("сведения") нескольких предшествующих летописей. Сводами также называют общерусские летописи XVII в., компилятивный характер которых несомненен.

Древнейшие русские летописи не сохранились в своем первозданном виде. Они дошли в более поздних переработках, и главная задача при их изучении состоит в том, чтобы на основании поздних летописей (XIII– XVII вв.) реконструировать ранние (XI–XII вв.).

Почти все русские летописи в своей начальной части содержат единый текст, в котором повествуется о Сотворении мира и далее – о русской истории с древнейших времен (с расселения славян на восточно-европейской долине) до начала XII в., а именно до 1110 г. Дальнейший текст у разных летописей расходится. Из этого следует, что в основе летописной традиции лежит некая единая для всех летопись, доведенная до начала XII в.

В начале текста большинство летописей имеют заголовок, начинающийся словами "Се Повесть временных лет...". В некоторых летописях, например Ипатьевской и Радзивилловской, указан и автор – монах Киево- Печерского монастыря (см., например, чтение Радзивилловской летописи: "Повесть временных лет черноризца Федосьева монастыря Печерьскаго..."). В Киево-Печерском патерике среди монахов XI в. упоминается "Нестор, иже паписа летописец", а в Хлебниковском списке Ипатьевской летописи имя Нестора фигурирует уже в заголовке: "Повесть временных лет черноризца Нестера Феодосьева монастыря Печерьскаго...".

Справка

Хлебниковский список был создан в XVI в. в Киеве, где хорошо знали текст Киево-Печерского патерика. В самом же древнем списке Ипатьевской летописи, Ипатьевском, имя Нестора отсутствует. Не исключено, что его вписали в текст Хлебниковского списка при создании рукописи, руководствуясь указанием Киево-Печерского патерика. Так или иначе, уже историки XVIII в. считали Нестора автором древнейшей русской летописи. В XIX в. исследователи стали более осторожны в своих суждениях о древнейшей русской летописи. Они писали уже не о летописи Нестора, а об общем тексте русских летописей и называли его "Повестью временных лет", которая со временем стала хрестоматийным памятником древнерусской литературы.

Следует иметь в виду, что в реальности "Повесть временных лет" – это исследовательская реконструкция; под этим названием имеют в виду начальный текст большинства русских летописей до начала XII в., который в самостоятельном виде до нас не дошел.

Уже в составе так называемой "Повести временных лет" имеется несколько разноречивых указаний на время работы летописца, а также отдельные несогласованности. Очевидно, что этому этапу начала XII в. предшествовали другие летописи. Разобраться в этой запутанной ситуации удалось только замечательному филологу рубежа XIX–XX в. Алексею Александровичу Шахматову (1864–1920).

А. А. Шахматов высказал гипотезу, что Нестор является автором не "Повести временных лет", а более ранних летописных текстов. Такие тексты он предлагал называть сводами, поскольку летописец сводил в единый текст материалы предшествующих сводов и извлечения из других источников. Понятие летописного свода сегодня является ключевым в реконструкции этапов древнерусского летописания.

Ученые выделяют следующие летописные своды, предшествовавшие "Повести временных лет": 1) Древнейший свод (гипотетическая дата создания – около 1037 г.); 2) Свод 1073 г.; 3) Начальный свод (до 1093 г.); 4) "Повесть временных лет" редакции до 1113 г. (возможно, связана с именем монаха Киево-Печерского монастыря Нестора): 5) "Повесть временных лет" редакции 1116 г. (связана с именем игумена Михайловского Выдубицкого монастыря Сильвестра): 6) "Повесть временных лет" редакции 1118 г. (также связана с Выдубицким монастырем).

Летописание XII в. представлено тремя традициями: новгородской, владимиро-суздальской и киевской. Первая восстанавливается по Новгородской I летописи (старшего и младшего изводов), вторая – по летописям Лаврентьевской, Радзивилловской и Летописцу Переяславля Суздальского, третья – по Ипатьевской летописи с привлечением владимиро-суздальского летописания.

Новгородское летописание представлено несколькими сводами, первый из которых (1132) исследователи считают княжеским, а остальные – созданными при новгородском архиепископе. По предположению А. А. Гиппиуса, каждый архиепископ инициировал создание своего летописца, в котором описывалось время его святительства. Расположенные последовательно один за другим, владычные летописцы образуют текст новгородской летописи. Одним из первых владычных летописцев исследователи считают доместика Антонисва монастыря Кирика, перу которого принадлежит хронологический трактат "Учение им же ведати человеку числа всех лет". В летописной статье 1136 г., описывающей мятеж новгородцев против князя Всеволода-Гавриила, приводятся хронологические выкладки, аналогичные тем, которые читаются в трактате Кирика.

Один из этапов новгородского летописания приходится на 1180-е гг. Известно и имя летописца. В статье 1188 г. подробно описана кончина священника церкви святого Иакова Германа Вояты, причем указано, что он служил в этой церкви 45 лет. Действительно, за 45 лет до этого известия, в статье 1144 г. читается известие от первого лица, в котором летописец пишет о том, что архиепископ поставил его в попы.

Владимиро-суздальское летописание известно в нескольких сводах второй половины XII в., из которых наиболее вероятными представляются два. Первый этап владимирского летописания доводил свое изложение до 1177 г. Эта летопись была составлена на основе записей, которые велись с 1158 г. при Андрее Боголюбском, но были объединены в единый свод уже при Всеволоде III. Последние известия этой летописи – пространный рассказ о трагической гибели Андрея Боголюбского, повествование о борьбе его младших братьев Михалки и Всеволода с племянниками Мстиславом и Ярополком Ростиславичами за владимирское княжение, поражении и ослеплении последних. Второй владимирский свод датируют 1193 г., поскольку после этого года обрывается череда датированных погодных известий. Исследователи полагают, что записи за конец XII в. относятся уже к своду начала XIII в.

Киевское летописание представлено Ипатьевской летописью, которая испытала влияние северо-восточного летописания. Тем не менее исследователям удается вычленить в Ипатьевской летописи по меньшей мере два свода. Первый – киевский свод, составленный в княжение Рюрика Ростиславича. Он завершается на событиях 1200 г., последнее из которых – торжественная речь игумена киевского Выдубицкого монастыря Моисея с благодарственными словами в адрес князя, построившего каменную ограду в Выдубицком монастыре. В Моисее видят автора свода 1200 г., который поставил цель возвеличить своего князя. Второй свод, безошибочно определяющийся в Ипатьевской летописи, относится к галицко-волынскому летописанию конца XIII в.

Древнейшие русские летописные своды являются ценным, а дня многих сюжетов и единственным историческим источником по истории Древней Руси.

Преподобный Нестор пришел в знаменитый Киево-Печерский монастырь, будучи семнадцатилетним юношей. Святая обитель жила по строгому Студийскому уставу, который ввел в ней преподобный Феодосий, позаимствовав его из византийских книг. Согласно этому уставу, прежде чем дать монашеские обеты, кандидат должен был пройти длительный подготовительный этап. Вновь пришедшим сначала предстояло носить мирскую одежду — до тех пор, пока они не изучат хорошо правила монастырской жизни. После этого кандидатам разрешалось надеть монастырское одеяние и приступить к испытаниям, то есть показать себя в работе на различных послушаниях. Тот, кто прошел эти испытания успешно, принимал постриг, но на этом испытание не заканчивалось — последним этапом принятия в монастырь являлось пострижение в великую схиму, которого удостаивались не все.

Преподобный Нестор прошел весь путь от простого послушника до схимонаха всего за четыре года, а также получил сан диакона. Немалую роль в этом сыграли, помимо послушания и добродетели, его образованность и выдающийся литературный талант.

Киево-Печерский монастырь представлял собой уникальное явление в духовной жизни Киевской Руси. Численность братии доходила до ста человек, что было редкостью даже для самой Византии. Строгость общинного устава, найденного в константинопольских архивах, не имела аналогов. Монастырь процветал и в материальном плане, хотя его наместники не заботились о собирании богатств земных. К голосу обители прислушивались сильные мира сего, он имел реальное политическое и, главное, духовное влияние на общество.

Молодая Русская Церковь в то время активно осваивала богатейший материал византийской церковной книжности. Перед ней стояла задача создания оригинальных русских текстов, в которых был бы явлен национальный облик русской святости.

Первый агиографический (агиография — богословская дисциплина, изучающая жития святых, богословские и историко-церковные аспекты святости. — Ред.) труд преподобного Нестора — «Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» — посвящен памяти первых русских святых. Летописец, по-видимому, откликнулся на ожидающееся общерусское церковное торжество — освящение каменной церкви над мощами святых Бориса и Глеба.

Труд преподобного Нестора был не первым среди работ, посвященных этой теме. Однако он не стал излагать историю братьев по готовому летописному преданию, но создал текст, глубоко оригинальный по форме и по содержанию. Автор «Чтения о житии…» творчески переработал лучшие образцы византийской житийной литературы и смог выразить очень важные для русского церковного и государственного самосознания идеи. Как пишет исследователь древнерусской церковной культуры Георгий Федотов, «память святых Бориса и Глеба была голосом совести в междукняжеских удельных счетах, не урегулированных правом, но лишь смутно ограничиваемых идеей родового старшинства».

Преподобный Нестор не располагал большим количеством данных о смерти братьев, но как тонкий художник смог воссоздать психологически достоверный образ истинных христиан, безропотно принимающих смерть. Подлинно христианская смерть сыновей крестителя русского народа князя Владимира вписана летописцем в панораму общемирового исторического процесса, который он понимает как арену вселенской борьбы добра и зла.

Отец русского монашества

Второе житийное произведение преподобного Нестора посвящено жизни одного из основателей Киево-Печерского монастыря — преподобного Феодосия. Он пишет этот труд в 1080‑х годах, спустя всего несколько лет после кончины подвижника, в надежде на скорую канонизацию преподобного. Надежде этой, однако, не суждено было сбыться. Преподобного Феодосия канонизировали только в 1108 году.

Внутренний облик преподобного Феодосия Печерского имеет для нас особое значение. Как пишет Георгий Федотов, «в лице преподобного Феодосия Древняя Русь нашла свой идеал святого, которому оставалась верна много веков. Преподобный Феодосий — отец русского монашества. Все русские иноки — дети его, носящие на себе его фамильные черты». А Нестор Летописец был тем человеком, который сохранил для нас его неповторимый облик и создал на русской почве идеальный тип жизнеописания преподобного. Как пишет тот же Федотов, «труд Нестора ложится в основу всей русской агиографии, вдохновляя на подвиг, указывая нормальный, русский путь трудничества и, с другой стороны, заполняя общими необходимыми чертами пробелы биографического предания. <…> Все это сообщает Несторову житию исключительное значение для русского типа аскетической святости». Летописец не был свидетелем жизни и подвигов преподобного Феодосия. Тем не менее в основе его житийного рассказа — свидетельства очевидцев, которые он смог соединить в цельный, яркий и запоминающийся рассказ.

Конечно, для создания полноценного литературного жития необходима опора на развитую литературную традицию, которой еще не было на Руси. Поэтому преподобный Нестор многое заимствует из греческих источников, иногда делая длинные дословные выписки. Однако они практически не влияют на биографическую основу его рассказа.

Память о единстве народа

Главным подвигом жизни преподобного Нестора было составление к 1112-1113 годам «Повести временных лет». Этот труд отстоит от первых двух известных нам литературных трудов преподобного Нестора на четверть века и относится к другому литературному жанру — летописи. Свод «Повести…», к сожалению, не дошел до нас целиком. Он был подвергнут переработке монахом Выдубицкого монастыря Сильвестром.

В основе «Повести временных лет» лежит летописный труд игумена Иоанна, который предпринял первую попытку систематического изложения русской истории с древнейших времен. Свое повествование он довел до 1093 года. Более ранние летописные записи представляют собой фрагментарное изложение разрозненных событий. Интересно, что в этих записях содержится легенда о Кие и его братьях, коротко сообщается о княжении варяга Олега в Новгороде, о погублении Аскольда и Дира, приводится легенда о смерти Вещего Олега. Собственно киевская история начинается с княжения «старого Игоря», о происхождении которого умалчивается.

Игумен Иоанн, неудовлетворенный неточностью и баснословностью летописного изложения, восстанавливает года, опираясь на греческие и новгородские хроники. Именно он впервые представляет «старого Игоря» как сына Рюрика. Аскольд и Дир здесь впервые предстают как бояре Рюрика, а Олег — как его воевода.

Именно свод игумена Иоанна стал основой работы преподобного Нестора. Наибольшей переработке он подверг начальную часть летописного свода. Первоначальная редакция летописи была дополнена сказаниями, монастырскими записями, византийскими хрониками Иоанна Малалы и Георгия Амартола. Большое значение святой Нестор придавал устным свидетельствам — рассказам старца-боярина Яна Вышатича, торговцев, воинов, путешественников.

В своем главном труде Нестор Летописец выступает и как ученый-историк, и как писатель, и как религиозный мыслитель, дающий богословское осмысление отечественной истории, которая является составной частью истории спасения человеческого рода.

Для преподобного Нестора история Руси есть история восприятия христианской проповеди. Поэтому он фиксирует в своей летописи первое упоминание о славянах в церковных источниках — 866 год, подробно рассказывает о деятельности святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, о крещении равноапостольной Ольги в Константинополе. Именно этот подвижник вводит в летопись рассказ о первом православном храме в Киеве, о проповедническом подвиге варягов-мучеников Феодора Варяга и сына его Иоанна.

Несмотря на огромный объем разнородной информации, летопись преподобного Нестора стала подлинным шедевром древнерусской и мировой литературы.

В годы раздробленности, когда о былом единстве Киевской Руси не напоминало почти ничего, «Повесть временных лет» оставалась тем памятником, который будил во всех уголках рассыпающейся Руси память о ее былом единстве.

Преподобный Нестор скончался около 1114 года, завещав печерским инокам-летописцам продолжение своего великого труда.

Газета «Православная вера» № 21 (545)